Сыновний зов
Шрифт:
— Шишки? Неужто есть!
Вовка не ошибся: он и верно отыскал три здоровенных шишки. А больше, сколько мы ни искали, шишек не оказалось. Спустились на землю, обулись и сговариваться нечего — побежали к дедушке Егору. Он сидел в натопленной малухе-избенке и чинил колхозную сбрую.
— Шишки! — заволновался дед, хотел вскочить с лавки, но деревяшка была отстегнута и валялась на полу.
Больше нашего Егор Иванович радовался шишкам своего кедра.
— Всем по штуке! — молвил он и стал повторять: — Спасибо, спасибо, робятки! Не думал я дожить до шишек, а вот и дождался…
Дома я положил шишку в печь, как советовал
— На-ко, у нас в Юровке орехи растут! Ране-то на базаре покупали их к праздникам, из Сибири их возили к нам.
А мы с Вовкой загадали: на будущую осень родится много шишек и можно сказать всем ребятам, угостить всех кедровыми орехами.
…Когда в колхозах начали молотить рожь, в Юровке впервые за войну появились грузовые машины. Одну из них мы приметили на мостке через ручей возле села. Почему она шла с Одины — непонятно. И нам еще издали стало не по себе. Неспроста она там остановилась, неспроста.
— Васька! А если машина застряла на мостике, он же худой, по нему и на конях-то никто не ездит, — догадался дружок, и мы побежали под горку к саду.
Возле кедра в саду мы увидели мужика, он со всего плеча рубил топором не тополину, а… кедр. Не успели рта раскрыть, как кедр зашумел вершиной и грохнулся на прясло. Нет, нам не верилось, что среди белого дня кто-то может срубить кедр дедушки Егора, один кедр на всю Юровку! Мы с дружком остолбенело глядели, как мужик быстро отрубил от кедра два коротыша и поволок их к машине на мостке. И был это не какой-то приезжий из города, а зять Никанора Глызенка. Только жил он теперь не в Юровке, а в райцентре. Заехал на Одину к тестю, видно, со стороны соседней деревни Макарьевки, напировался, поди, досыта — вишь, шатается, еле на ногах стоит, вот и понесло его на худой мостик…
Разве сунешься к нему, он и нас топором пристукнет… Эх, скорей к дедушке Егору!
Дед лежал хворый на лавке под полатями, но враз понял нас и сдернул со стены берданку-крымку, как он ее называл. Втроем и выскочили мы из ограды и заторопились к мостику. Да где там успеть… машина взревела мотором и сорвалась с мостика на берег, а там и на дорогу.
— Паскуда… — прошептал дедушка, выронил берданку и с подломленным костылем упал на землю. И нам с Вовкой впервые за всю войну стало страшно за дедушку, за наших отцов на фронте, и за всю Юровку.
Военрук
Самое непростительное, обидное для нас — о его приезде в Юровку первым прознал Ванька Парасковьин, еще и дня не учившийся в школе. Правда, подле нее под окнами он постоянно отирался и зимой частенько ознабливал то уши, то конопатый шелушавый нос, поджидая меня с уроков.
Если Ванька попадался на глаза техничке Ефросинье Поспеловой и она замечала деревянно-белые пятна на лице парнишки, то ему удавалось, по ее милости, проникнуть в полутемный коридор. Сперва кривая Фроська шлепала Ваньку тяжелой ладонью по заднице, а потом добрела и вязаной исподкой, извлеченной из верхонки-рукавицы, оттирала ознобленные места. Жалости у технички хватало ненадолго: перед звонком на перемену отогревшийся у круглой печки в правом углу коридора Ванька получал оплеуху и удирал домой.
Ванька моложе меня на пять лет, и ростом, как и я, мал, а давно считается
Нас Ванька разыскал в логу Шумихе, где мы четвертый день глубили самодельную шахту. Перепачканные вязко-бурой глиной и ржаво-синим илом, мы искали вовсе не золото, а нефть и железную руду. Если верить книжкам и учителям, — а кому и чему больше нам верить! — нефть и руда сами себя выказывают: нефть маслянисто-радужными пятнами-разводьями по ручью в Шумихе, руда — рыжей ржавчиной у истока ключевой жилы. С чего же и быть ручью сплошь в жирных пятнышках и ржавчине, оседавшей на осоке и на песчаном дне?
Сперва мы истыкали дно ручья железянками — железными штыковыми лопатами — у бревенчатого мостика в деревне, а после поднялись по течению к истоку, и, чуть не увязнув в илистом зыбуне, облюбовали место посуше под желтым яром. На первых порах суетились и мешали друг другу, задевая черенками лопат. А как сорвали охотку — стали поочередно спускаться в широко разрытую яму. Один кто-то там, остальные наверху откидывают грунт подальше от шахты.
Чтобы дома не бранились матери, мы артельно пропололи огороды у каждого и дружно окучили картошку, артелью поливали утрами и вечерами огуречные гряды. Матери были довольны не только нашей управой. Соседка Антонида Микулаюшкиных говорила маме про работу в логу:
— Пущай, Варвара, базгаются в Шумихе. Глядишь, на дико хоть не потянет. А то вон вчерась Вовка Мышонок и Мишка Селиных попались в огурешнике у Анны Поповой. Стыдобушка ихним-то матерям, в лавку глаза не кажи, так в ту же пору!
Работали мы азартно. И все-таки на третий день Ванька Антонидин заныл:
— Никакого здеся карасина и железа нету-ка! Ай-дате лучше искупаемся и гольянов манишкой половим.
— Опять ты, Ванька, закуксился! — разозлился Вовка Барыкин и нечаянно угодил ему в спину липким илом.
— Ты чо кидаешься! — взвыл Ванька. — Не тебе, а мне попадет от мамы за рубаху.
— Чо ты, Ванька, разоряешься, как Витька Стонота? — вмешался Осяга. — А если все же мы докопаемся до нефти или железа? Да нас до самой Москвы похвалят! Война-то ведь не кончилась…
Слово «война» подействовало на Ваньку пуще всего: он снова взялся за лопату, сменив в шахте Вовку, и больше не заикался о купании и гольянах. Все же смекнул, что нефть и железо, найденные нами в Шумихе, помогут Красной Армии скорее добить Гитлера, а после победы Юровку узнают по всей стране. До нее из Далматово проведут железную дорогу, и станет Юровка городом, и тогда отметят ее на карте и во всех школах на уроках географии ребята будут изучать полезные ископаемые возле бывшей деревни. Интересно, как переназовут Юровку? Об этом, может, с нами посоветуются?..
И как раз, когда объявился в логу Ванька Парасковьин, мы докопались до орешника и отрядили Вовку Барыкина за ломом. Иначе делу конец: свинцовый слой глины-орешника почти не давался лопаткам. Сколько ни бей штыком, а только и наколупаешь с горстку коричневых «орешков», с виду не крупнее овечьего помета.
— Тебе-то чо тут надо? — воззрился на своего сродного брата Ванька Антонидин.
Тот будто и не слыхал его вопроса. Оглянулся на кусты краснотала и подмигнул нам:
— Робя! А я чо-то знаю!