Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)
Шрифт:
– Все в порядке, – заверила Рози. – За него я тоже не собираюсь. Я сказала, что больше не хочу его видеть.
Мать Рози поджала губы.
– Не стану притворяться, что хоть что-нибудь понимаю, – сказала она, – но и плохими эти новости не назовешь.
Шестеренки в ее голове сместились, их зубцы сцепились меж собой новым, неожиданным образом: храповики захрапели, трещотки затрещали.
– Знаешь, – сказала она, – что сейчас для тебя самое лучшее? Как насчет небольшого отдыха? Я с удовольствием его оплачу. В конце концов, деньги, что я откладывала на свадьбу…
Кажется, это были неправильные
Ее мать продолжала:
– В любом случае, за мой счет. Я знаю, отпуск ты еще не отгуляла. Да и работы, как ты говорила, сейчас почти нет. В такое время девушке необходимо отвлечься от всего и просто расслабиться.
Рози подумала, что все эти годы недооценивала мать. Она шмыгнула носом, сглотнула и сказала:
– Это было бы здорово.
– Значит, договорились, – сказала ее мать. – А я поеду с тобой, чтобы позаботиться о моей крошке.
А мысленно, под грандиозный финал фейерверк-шоу, добавила: и о том, чтобы моя крошка встречалась только с правильными мужчинами.
– И куда мы поедем? – спросила Рози.
– Мы поедем, – сказала ее мать, – в круиз.
В наручники Толстяка Чарли не заковали. Это было хорошо. Все остальное было плохо, но зато он был не в наручниках. Жизнь превратилась в неразборчивое пятно, в котором можно было различить несколько слишком четких деталей: вот дежурный сержант чешет нос и со вздохом произносит: «Шестая камера свободна». Вот его ведут через зеленую дверь, а дальше – запах камер, вызывающая спазмы вонь, какой он прежде не слышал, сразу ставшая ужасно привычной: парализующий дыхание запах вчерашней блевотины, дезинфектанта, курева, несвежих одеял, несмытых туалетов и отчаяния. Это был запах дна, именно на дне Толстяк Чарли в конечном счете и оказался.
– Если нужно смыть в сортире, – сказал полицейский, который его сопровождал, – жмешь на кнопку. Один из нас рано или поздно дернет за цепочку. Это чтобы ты не смыл улики.
– Улики чего?
– Да ладно уж, парень.
Толстяк Чарли вздохнул. Он смывал отходы своей жизнедеятельности с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы испытывать определенную гордость от этого действия, и потеря такой возможности явственнее, чем потеря свободы, указывала, насколько все изменилось.
– Ты у нас первый раз, – сказал полицейский.
– Извините.
– Наркотики? – спросил полицейский.
– Нет, спасибо, – сказал Толстяк Чарли.
– Ты из-за них, что ли, здесь?
– Я не знаю, из-за чего я здесь, – сказал Толстяк Чарли. – Я невиновен.
– А, значит экономические дела, – сказал полицейский, покачав головой. – Я тебе кое-что скажу, простые парни с улицы это знают. Чем меньше проблем ты нам создаешь, тем меньше проблем мы создаем тебе. Вы, белые воротнички, всё выступаете за свои права. Только хуже себе делаете.
Он отпер дверь в шестую камеру.
– Дом, милый дом [58] , – сказал он.
Вонь в камере оказалась хуже, чем в коридоре. Стены были окрашены какой-то пестрой, устойчивой к граффити краской. Там ничего не было, кроме низко подвешенной откидной кровати и унитаза без
Толстяк Чарли постелил одеяло, которое ему выдали.
– Вот так, – сказал полицейский. – Хорошо. Чувствуй себя как дома. Но если будет скучно, прошу, не засовывай в унитаз одеяло.
58
«Home, sweet home» (1873) – название романа популярной писательницы XIX века Шарлотты Ридделл (1832–1906). Позже выражение стало обиходным; эта надпись украшает порог дома героев мультфильма «Том и Джерри».
– Зачем?
– Я сам себя частенько об этом спрашиваю, – сказал полицейский. – Действительно, зачем? Возможно, это нарушает монотонность, откуда мне знать. Будучи законопослушным человеком, которому светит полицейская пенсия, я, признаться, никогда не проводил много времени в камерах.
– Видите ли, я ничего такого не делал, – сказал Толстяк Чарли. – В чем бы меня ни обвиняли.
– Это хорошо, – сказал полицейский.
– Простите, – сказал Толстяк Чарли. – А мне дадут что-нибудь почитать?
– У нас здесь что, библиотека?
– Нет.
– Когда я был молодым копом, один малый попросил у меня книжку, и я дал ему книжку, которую сам тогда читал. Эдсона или, может, Луиса Ламура [59] . А он взял и затолкал книжку в унитаз, понимаешь? Так что я еще десять раз подумаю, прежде чем такое делать.
С этими словами он вышел и запер дверь, оставив Толстяка Чарли внутри, а себя – снаружи.
59
Джон Т. Эдсон (р. 1928), Луис Ламур (1908–1988) – известные авторы вестернов, соответственно, британский и американский.
Самое странное, думал не склонный к самокопанию Грэм Коутс, было то, как нормально, живо и в целом хорошо он себя чувствовал.
Капитан велел пристегнуть ремни безопасности и сообщил, что вскоре они приземлятся на Сент-Эндрюсе. Сент-Эндрюс был маленьким карибским островком, который, провозгласив в 1962 году независимость, предпочел демонстрировать свободу от колониального гнета несколькими способами, включая создание собственной судебной системы и замечательное отсутствие договоренностей о выдаче преступников со всеми другими странами мира.
Самолет приземлился. Грэм Коутс спустился по трапу и прошествовал по залитому солнцем дегтебетону, катя за собой сумку на колесиках. Он предъявил подходящий паспорт – на имя Бэзила Финнегана, – получил в него штамп, забрал багаж с транспортера и через оставленный без присмотра таможенный зал вышел в солнечный рай. На нем были футболка, шорты, сандалии, и выглядел он, как Британский Турист за границей.
Садовник ждал его возле аэропорта. Грэм Коутс уселся на заднее сиденье черного «мерседеса» и сказал: «Домой, пожалуйста». По дороге из Вильямстауна в его поместье на горе он осматривал остров с довольной улыбкой собственника.