Сыновья Беки
Шрифт:
– Какое мне дело до того, что говорит Дауд!
– Скоро сменится власть и все станут равными. Тогда и отец твой не откажет. Ты только подожди немного, – попытался успокоить Хусен.
– Ну и жди, – ответила, всхлипывая, Эсет. – Вот только они, те, кто в гости ездят, не собираются ждать. Один уже два раза приезжал из Сурхохи. Присматривается ко мне.
Хусен заскрипел зубами. Он слышать не мог об этих искателях. Каждого, входящего во двор Соси, готов был растерзать.
– Я умру, Эсет, прежде чем отдам тебя кому-нибудь!
– Дади
– Пусть десять раз выдаст, а я не отдам!
Кто-то пробежал под окном. Эсет отпрянула от Хусена. Она стояла, не зная, что ей делать: то ли убежать, то ли оставаться на месте.
Вбежала Кайпа.
– Ты что сидишь дома, когда все село собирается у мечети? – сказала она, будто и не видя Эсет.
– Зачем собираются? – поинтересовался Хусен.
– Откуда мне знать! Видно, будет важный хабар. Люди бегут, будто Цаген [59] обманул их, сказав, что у мечети раздают орехи… Все чего-то ждут. Надеются на хорошее. Только едва ли…
59
Цаген – фольклорный персонаж, шутник, балагур.
Хусен уже не слушал мать. Он понимал, что не зря созывают. Обычно сход собирают днем, и уж если решились вечером потревожить людей, – значит, дело весьма важное. Подгоняемый этими мыслями, Хусен как ошпаренный выскочил из дома.
Кайпа задумчиво смотрела ему вслед. И если бы она не заметила, как Эсет открывает дверь, вовсе не вспомнила бы о ней.
– Ты куда, Эсет? Посиди со мной.
– Мне пора.
– Ну погоди, возьми ведерко. Не набрала я кизила. Поздно, отошел уже.
Взяв ведерко, Эсет поспешила домой.
А Кайпа вдруг перестала думать о сходе, и о мечети, и о разговоре, который там поведут. Ее словно осенило: «Если Эсет приходила за кизилом, чего же она так долго сидела? Один на один с Хусеном. Они ведь уже взрослые… Вдвоем в неосвещенной комнате. И Эсет такая грустная. Что между ними?… Любят друг друга?»
Последняя мысль испугала бедную женщину. Не потому, что она этого не желала. Кайпа любила Эсет, но она знала, что нельзя надеяться на счастье увидеть ее своей невесткой. О невозможном и мечтать нечего. «Неужели Хусен не понимает этого? – с грустью подумала она. – И Эсет? Ведь умница же!.. А что, если у них любовь?…»
Ох, если бы Кайпа слышала, как в эту минуту Кабират поносила свою дочь, она бы жизнь отдала, чтобы сын не думал об Эсет, не искал с ней встреч.
– Что ты делала там столько времени? – закричала Кабират, уперев руки в бока. – Развлекалась с вшивым сыном Кайпы? А что люди об этом скажут, ты не подумала? Так будешь себя вести, ни один жених к тебе не заявится!
– Век бы их не видать! – в сердцах ответила Эсет. – Очень-то они мне нужны! Пусть никто не приходит.
Соси
– Долго ходить не будут, – веско, по-мужски заключив перепалку, сказал он. – Скоро выдадим тебя, тем все и порешится.
Не проронив больше ни слова, отец вышел за ворота, а последовавший за ним Тархан бросил по пути:
– Гусиные твои глаза. Голову бы тебе надо оторвать.
Ошарашенная всеми свалившимися на нее бедами и этой руганью, Эсет уткнулась в груду сложенных подушек и горько зарыдала.
…Кайпа тоже чуть не плакала. Она сидела и гладила шелковистые волосы Султана, что жался к ней, как цыпленок к наседке.
Снова и снова не давали покоя мысли о сыновьях, которые все еще так и не оперились. Хасан где-то пропал без вести, теперь Хусен что-то замышляет… Тянется к плоду, которого ему не достать…
Жизнь идет, а думы все те же. Уже и поседела Кайпа раньше времени. Мудрено ли при таких горестях да непосильном труде?
Хусен ушел к мечети. Он ждет добрых вестей. А мать по-прежнему боится только одного: не лишили бы ее и этого сына.
– Нани! Что ты сидишь в темноте? Зажги лампу! – восторженно крикнул, вбегая, Хусен.
И не успела она ответить, сын сообщил:
– Власть перешла к беднякам!
У Кайпы даже выражение лица не переменилось.
– Как это власть может перейти к беднякам? Ты, верно, не понимаешь, что говоришь!
– Все понимаю, нани! Может, это не я пришел, от мечети, а ты? – Хусен улыбнулся. – Своими ушами все слышал. Русский приехал из Владикавказа! Дауд тоже с ним был! И еще один…
– И все же ты, видать, что-то не так понял. Как могут бедняки держать власть в своих руках?
– Они не одни. С ними Ленин! Это самый главный болшек! Слышишь? Сказали, что земли помещиков раздадут бедным! И войне конец!
Сомнения Кайпы поколебались.
– Дай бог, чтобы это была правда, – сказала она.
– Считай, что бог уже дал! – крикнул Хусен и устремился к двери.
– Ты куда?
Он не ответил. Кайпа вышла вслед за сыном. Хусен торопливо разгружал арбу с дровами. Кайпа про себя удивлялась, чего он так спешит, но молчала. Только, когда сын стал запрягать лошадь, снова спросила:
– Куда ты среди ночи?
– В поместье, к Угрому.
– Это еще зачем?
– Нам тоже причитается доля.
– Какая доля?
– Такая… как всем.
Хусен, не оборачиваясь к матери, занимался своим делом.
– А ну, распрягай! – крикнула Кайпа. – Не успел из одного омута выбраться, в другой хочешь угодить?
– Ни в какой омут я не кидаюсь, – сказал Хусен, бережно отстраняя мать, которая попыталась сама распрячь коня. – Нечего тебе за меня бояться, нани. Я не на грабеж собираюсь. Мы все столько лет ждали этого дня…
– Надо еще подождать, посмотреть, что люди станут делать.
– Тогда уже поздно будет.