Сыновья Беки
Шрифт:
Хасан поискал глазами, но никого из своих не увидел.
Держась поближе к плетням, плотно прижимая при этом винтовку, торопился домой и Гойберд.
Убитых не было. Раненых – пятеро. Удравший в начале заварухи Ази теперь вернулся и подбирал раненых стражников.
– Вы, может, думаете, власти простят вам? – ворчал он. – Ни за что! А кое-кто даже очень дорого поплатится! Я не сын своего отца, если не поплатится!
Один из раненых стражников, когда его поднимали на арбу, вдруг проговорил на чистом ингушском языке:
– Воды
– Ты ингуш? – удивились те, кто держал его. – А как же ты с ними, с гяурами, оказался?
– Так и оказался. Чтобы дети не умерли с голоду! Нет у меня ни клочка земли…
7
Две недели Хасан не ночует дома. И Кайпа, которая раньше делала все возможное, чтобы дети постоянно были у нее на глазах, сейчас вся замирала от страха, едва завидев Хасана. А приходил он разок-другой, и то только ночью.
Власти охотятся за теми, кого считают зачинщиками и активными участниками беспорядка во время схода. В их числе и Хасан. Арестован пока только Малсаг. Его схватили на пути во Владикавказ.
О Хасане властям известно все, что он делал на сходе: как носился с кинжалом, как снял шашку с раненого Гойберда, который ударом кола свалил казака и забрал себе винтовку, будто бы забыли. Видать, в общей свалке не заметили. А на Хасана кто-то донёс, будь он проклят. Трижды приходили с обыском. Потому Кайпа и боится. Стоит сыну войти – ей уж мерещится: стражники окружают дом и вот-вот схватят Хасана. И теперь она умоляет его не приходить домой. А Хасан, пожалуй, даже и рад этому. По молодости лет он еще не тяготится своим скитальчеством. Плохо ли: бывает, где хочет! Даже коня у Фрола угнал!..
…Нюрка вывела лошадь далеко в степь и отдала ее давно уже ожидавшему Хасану. Он поблагодарил и вскочил на коня. Девчонка поначалу, как всегда, улыбалась ему, но, когда он тронул коня, погрустнела, пошла с ним рядом и вдруг сказала:
– Приезжай еще!
Хасан молчал. Тогда она прошептала:
– Я тебе еще одного уведу!..
– Не надо! – покачал головой Хасан.
Ему и правда было не нужно. Он же не конокрад. Хватит одного. Конь отличный, продаст, купит пятизарядную винтовку. А остальные деньги принесет матери. Она подкопит к ним – и будет в хозяйстве лошадь… Да и Нюрку жаль, как бы в беду не попала.
Так думал Хасан. А Нюрка? О чем она думала? Почему вдруг стала грустной? Сердцем Хасан еще не угадывает причины ее печали. У него пока все преломляется иначе, как-то по-детски. «Я вернусь, – сказал он себе, глядя на босоногую девчонку, – обязательно вернусь. Не за лошадью, а с деньгами для Нюрки. Все, что останется после винтовки, отдам ей. Пусть купит себе ботинки и платье. Красивое платье! Это нечестно. Получить от нее такого коня и не поделиться деньгами!»
Перевалив через хребет, Хасан поехал не в Сагопши, а к Ачалукам. Он решил оставить лошадь двоюродному брату Кериму. Пусть тот и продаст ее.
Керим оказался дома. Договорились,
Прошла неделя. Дважды заезжал Хасан в Ачалуки. А денег все нет. Кериму в один день не удалось продать коня и пришлось оставить его у зятя. Тот обещал тотчас по продаже привезти выручку. Но, видать, не так все просто.
– Черт бы побрал! – сердился Хасан. – Выходит, легче было увести с Терека, чем сбыть с рук?!
Очень ему обидно, что не сбываются радужные надежды. И нет тебе ни винтовки, ни ботинок и красивого платья у Нюрки…
Вчера ночью Хасан заезжал домой. Мать заметила, что сын как-то особенно грустен. Она не угадала, что именно гнетет его. Ей подумалось другое.
– Все не слушал меня, поступал по-своему. Видишь теперь, как это тяжело, – скитаться по чужим домам да по лесным чащобам. Жизнь Дауда тебя ничему не научила. А я ведь говорила об этом.
Хасан сидел и молчал. Только иногда исподлобья взглядывал на мать.
– Скоро осень, а там и зима, – продолжала Кайпа. – Неужто так и будешь мыкаться. Я с ума сойду.
– Ну и пусть осень. В школах я не учусь. Терять мне особенно нечего.
– Ты никак попрекаешь меня, что не учу вас?
– Да что ты, нани? Никто тебя не попрекает. Ты же сама говоришь, что я взрослый! Оно так и есть, a потомy давно все понимаю. Как ты можешь учить нас? В ингушских селах школ нет. А чтобы отправить в город или в казачью станицу, в ихнюю школу, нужны деньги.
Мать тяжело вздохнула и сказала:
– Ты и правда уже взрослый… И умный… Только зря ввязываешься в эту заваруху. Видишь теперь, что ничего вы не поделаете с властями. Ни Дауд, ни Малсаг и уж конечно ни ты.
– Не говори такт нани! Прошу тебя. Иначе я больше не буду приходить.
Кайпа замолчала. Но ненадолго. И скоро завела вроде бы про себя все о том же:
– С властью не сладить! За падишахом большая сила. Говорят, их род триста лет царствует. Завтра в Пседахе народ собирают. Слыхала я, что будет большой праздник. Триста лет сидят. Это, сынок, что-нибудь да значит.
– А раньше разве не было падишахов? Триста лет назад? – спросил Хусен.
– Не знаю, возможно, и не было, – пожала плечами Кайпа.
Все замолчали. Каждый думал о своем. Хусен о том, был ли и раньше царь, а если нет, то как тогда люди жили без царя? А у Хасана невольно екнуло сердце. На праздник, наверно, и Саад явится. Ему же, Хасану, туда и носу нельзя показать. Да хоть бы и можно, какой толк? Винтовки-то ведь все равно нет.
Кайпа будто разгадала мысли старшего сына.
– Ради бога, Хасан, – взмолилась она, – только не вздумай пойти в Пседах! Тебя могут арестовать. Доносчиков везде хватает!
– Не волнуйся, нани, не пойду я туда. Подожду, когда будет праздник по случаю свержения падишаха. На него-то я схожу!