Сыновья и любовники
Шрифт:
— Пойдемте? — спросила она.
И все трое повернули назад. Шли молча. Спускаясь по тропе, они как раз напротив видели свет в доме, а на гребне горы, там, где сливался с небом поселок углекопов, — тонкий темный контур с неяркими огоньками.
— Славно погуляли, правда? — спросил Пол.
Мириам негромко согласилась, Клара молчала.
— А вы не согласны? — настаивал он.
Но она шла с высоко поднятой головой и опять не ответила. По тому, как она шла, — будто ей ни до чего нет дела, — Пол
В эти дни Пол повез мать в Линкольн. Она как всегда была оживлена и полна радостного волнения, но, сидя в вагоне напротив нее, Пол подумал, вид у нее болезненный. Ему вдруг почудилось, что она от него ускользает. И ему захотелось удержать ее, привязать к себе, чуть ли не приковать. Как будто надо схватить ее за руку и не отпускать.
До города было уже недалеко, и оба приникли к окну, стараясь увидеть собор.
— Мама, вот он! — крикнул Пол.
Перед глазами возник возвышающийся на равнине собор.
— Ах! — воскликнула миссис Морел. — Так вот он!
Пол смотрел на мать. Ее голубые глаза с тихой пристальностью разглядывали собор. Казалось, она опять ускользнула от него. Что-то передалось ей от вечного покоя этого вознесенного ввысь собора — голубого, величавого на фоне неба, — какая-то обреченность. Что есть, то есть. И всей своей молодой сильной волей он не мог это изменить. Вот перед ним лицо матери, кожа еще свежая, розовая, нежная, но в уголках глаз морщинки, веки чуть приспущены, в складке плотно сомкнутых губ непреходящее разочарование; и печать той же вечности лежит на ней, словно наконец-то она постигла свою участь. Сын восставал против этого всеми силами души.
— Мама, посмотри, как возвышается он над городом! Подумай, там, у его подножья, улицы, множество улиц! Собор кажется больше самого города.
— Да, правда! — воскликнула мать, вновь оживляясь. Но Пол уже видел ее в минуты, когда она сидела, вперив в собор неподвижный взгляд, и глаза и лицо ее застыли, отражая неумолимость жизни. И чувствовал, эти морщинки в уголках глаз и стиснутые губы доводят его до безумия.
Они зашли перекусить, и миссис Морел это показалось неслыханным расточительством.
— Не воображай, будто я получаю удовольствие, — говорила она, пока ела телячью отбивную котлету. — Не получаю я удовольствия, можешь поверить, не получаю. Подумай только о своих выброшенных на ветер деньгах!
— Никогда не жалей моих денег, — сказал он. — Ты забыла, я молодой человек и сейчас вывожу на прогулку свою девушку.
И он купил ей синие фиалки.
— Немедленно прекратите, сэр! — распорядилась она. — Что мне с ними делать?
— Ничего не надо делать. Постой спокойно!
И прямо посреди Главной улицы он приколол ей букетик к пальто.
— Такой старухе, как я! — сказала она, нюхая фиалки.
— Понимаешь, —
— Сейчас стукну тебя по голове, — засмеялась миссис Морел.
— Напусти на себя важность! — скомандовал он. — Распуши хвост.
Целый час ушел у него, чтоб провести мать по улице. Она постояла над окном древней стекловаренной печи, постояла перед каменной аркой, всюду она останавливалась и ахала.
Какой-то мужчина подошел к ней, снял шляпу и поклонился.
— Позвольте, я покажу вам город, сударыня.
— Нет, благодарю вас, — ответила она. — Я с сыном.
И Пол рассердился, надо было ей отвечать более величественно.
— Отстань ты от меня! Ха! А вот остатки дома рудокопа и древней печи для плавки олова. Помнишь ту лекцию. Пол?..
Но на соборный холм она поднялась с огромным трудом. Пол этого не заметил. Только вдруг оказалось, она не в силах произнести ни слова. Он завел ее в маленькую кофейню, и там она отдохнула.
— Это пустяки, — сказала она. — Просто сердце уже не молодое, чего ж от него ждать.
Сын не ответил, лишь посмотрел на нее. И душу его словно стиснули раскаленные клещи. Хотелось заплакать, хотелось яростно крушить все, что попадет под руку. Снова они пустились в путь, шли медленно, потихоньку. И каждый шаг, казалось, тяжестью ложился ему на грудь. Сердце его готово было разорваться. Наконец они дошли до вершины. Мать стояла, очарованно глядя на ворота замка, на фасад собора. Она вся погрузилась в созерцание.
— Это еще гораздо лучше, чем мне представлялось! — воскликнула она.
Но Полу все это было ненавистно. Он ходил за нею повсюду, и тоскливые мысли его одолевали. Они посидели в соборе. На хорах послушали небольшую службу. Мать робела.
— Собор ведь открыт для всех? — спросила она.
— Да, — ответил Пол. — Неужели, по-твоему, у них хватит нахальства нас выставить?
— Уж непременно выставили бы, если б услышали, как ты выражаешься, — возмутилась миссис Морел.
Во время службы лицо ее опять засияло радостью и покоем. А ему по-прежнему хотелось бушевать, и крушить все подряд, и плакать.
После службы, когда, перегнувшись через ограду, они смотрели на город внизу, Пол вдруг выпалил:
— Ну почему у человека не может быть молодой матери? Зачем ей быть старой?
— С этим она, знаешь ли, ничего не может поделать, — засмеялась мать.
— И почему я не старший сын? Послушай… говорят, у младших есть преимущество… но пойми, ведь это у старших мать молодая. Твоим старшим сыном должен был быть я.
— От меня-то это не зависело, — запротестовала миссис Морел. — Согласись, ты тут виноват не меньше меня.