Сюрприз для Биг Босса
Шрифт:
– Вот первый год вы и обеспечите ее вниманием.
– Вы серьезно? – удивленно вскидываю брови. – Думаете, что после года малышке не нужна будет любовь?
– В Англии детей отправляют в интернат после десяти лет.
– А вы собираетесь в год. Не рановато ли? – улыбаюсь, а самой хочется свернуть шею этому бездушному деспоту, которому хочется избавиться от дочки, едва ее обретя.
– Вот ваш договор, – Коршунов берет папку с края стола, протягивает ее мне, игнорируя мой вопрос. Не хотя беру договор, со скучающим видом открываю первую страницу.
Первый
– А чем вас не устраивают распущенные волосы? – вопросительно приподнимаю бровь, переводя взгляд на невозмутимое лицо Богдана Аркадьевича. Я мило отражаюсь в стеклах его очков. Рука так и тянется поправить прядь возле лица.
– Малышка будет хватать вас за волосы, причинять боль.
– Ерунда, но мне приятна ваша забота.
– А если она потянет ваши волосы в рот? – Коршунов брезгливо морщится. Я не сдерживаю смешок. Какой же наивный. Точно ранее не имел дела с детьми.
– Это самое безобидное, что она может сделать.
– Я против. Еще ваша одежда, – выразительно смотрит на видавшего вида футболки.
– А что с моей одеждой не так? Вы знаете, футболки намного практичнее носить, чем какие-то накрахмаленные блузки. Тем более Вера имеет привычку после еды срыгнуть. А еще может сделать пахучую неожиданность, – по мере того, как округляются глаза Коршунова, я смачно описываю, как выглядят и пахнут детские сюрпризы.
– Достаточно! – глухо произносит Богдан Аркадьевич. Снимает очку, прикрывает глаза и сжимает переносицу. На секундочку мне становится его жалко. И пока он приходит в себя, я читаю дальше.
График работы для рабов. Выходных почти нет, только если очень заранее предупредить работодателя. Постоянно находиться возле ребенка, делать отчет в конце рабочего дня.
– Серьёзно? – не выдерживаю, захлопываю папку. – Смотря на вас, не подумаешь, что идиот, но читая эти абсурдные пункты, закрадывается подозрение, что у вас не все в порядке с головой.
– За ту зарплату, что я вам буду платить, имею право быть самодуром, – ровным голосом замечает Коршунов. Я поджимаю губы, показательно листаю листы, вчитываюсь в сумму. Еще раз вчитываюсь и присвистываю, забывая о приличиях. Такая сумма мне только во сне снилась.
– Да за такие деньги можно не только волосы собрать в хвост, но и накрахмаленную блузку надеть, – я сладко улыбаюсь.
– Вы же понимаете, что при подписании договора, не имеете право говорить вслух, что взбредет в голову. И соблюдать правила моего дома.
– Не ковыряться в зубах при важных гостях? – дерзко спрашиваю усмехаясь.
– Как минимум.
– А как максимум?
– Не влюбляться. В меня.
Лишь бы не рассмеяться. Но смех рвется из меня, как бы я не пыталась его сдержать. В конце концов, не выдерживаю и начинаю хохотать. Мне требуется минуту, чтобы от души повеселиться над условием. Посмеиваясь, склоняю голову и иронично смотрю на серьезное лицо Коршунова.
– Вы серьезно?
– Вполне.
– Даже если вы будете единственным мужчиной на земле, влюбиться в вас мне не грозить, – откидываюсь на спинку
– Надежда…
– Викторовна, – очаровательно улыбаюсь. – Мы же должны соблюдать субординацию.
– Так вот, Надежда Викторовна, – Коршунов смотрит сурово, как начальник на подчиненного, который уже где-то накосячил. – Если вы принимаете условия и согласны с заработной платой, можете подписать договор, – мне протягивают ручку. Я прищуриваюсь.
– А я могу получать плату и оставаться тут в качестве любимой тетушки? – ручку забираю, отодвигаю стакан для ручек, с ним же двигаю перекидной календарь. Богдан Аркадьевич морщится, недовольно поджимает губы.
– Нет.
– Почему? Мне ваша честь и фамилия ни к чему, влюбляться без оглядки точно не буду, – усмехаюсь. – Вы не в моем вкусе. Наверное, уже поняли.
– Вы подписываете? – давит взглядом и тоном.
Я на секунду задерживаю взгляд на его лице. Высокие скулы, гладко выбритые щеки, глаза насыщенного оттенка голубого цвета. Ресницы бомба, на зависть девушкам. Его даже не портят эти чертовы очки.
Сдержанный. Безукоризненный. Идеальный. Скучный.
Зря Коршунов переживает, что я в него влюблюсь. Этого даже в страшном сне не произойдёт. Я нахожусь в его доме из-за Верунчика. Не знаю, на чем сошлись Богдан Аркадьевич и Лида, они как лед и пламя, итогом их недолгих отношений стала милая очаровательная малышка, которая сейчас, наверное, посапывает.
Единственное, мне до сих пор не по себе от того, что я не понимаю, где его жена. Лезть к Богдану Аркадьевичу с таким личным вопросом, не позволяет воспитание. Любопытство и беспокойство тревожат не на шутку.
– Вы будете принимать участие в воспитании Веры или будете полагаться только на меня?
– По возможности я буду стараться уделять Вере внимание. Декретный отпуск мне никто не даст, – на его губах впервые за весь разговор появляется улыбка. Правда, тут же исчезает. Он словно вспомнил, что не должен улыбаться.
– А ваша жена будет участвовать в жизни Веры или будет наблюдать со стороны?
Этот вопрос Коршунову не нравится. Я это понимаю сразу по потемневшему взгляду. Он не рявкает, не напоминает мне мое положение, но и не отвечает. А я намерена получить ответ. Богдан Аркадьевич вздыхает.
– Моя жена вчера улетела в долгосрочную командировку. Боюсь, что ее ближайший год не будет в стране.
– То есть Вера будет расти без мамы?
—Почему же? – иронизирует Коршунов. – У нее есть биологическая мать, которую черти знает, где носит. Я очень жажду с ней встретиться, – возникает пауза. Я нервно ерзаю на стуле.
– Рассчитываю, что Лида рано или поздно объявится.
– И? – подаюсь вперед, находясь в не мысленном напряжение от разговора.
Я начинаю подозревать, что сестру объявили в розыск. И если мне отказали в поисках, то такому человеку, как Коршунов, который при деньгах, пропавшего без вести достанут из-под земли.