Сюрприз для Биг Босса
Шрифт:
– Я в курсе, что вы не отец Веры, – выпаливаю я на одном дыхании, не выдержав гнетущее молчание.
Ожидаемо, что Коршунов никак не реагирует на мои слова. Он лишь поднимает на меня глаза и смотрит долгим, немигающим взглядом, словно пытается прочесть мои мысли. А мыслей у меня никаких. Я пока его ждала, все перегорела, теперь я как пустая емкость, которую нужно наполнить.
– Это получилось не специально, – начинаю оправдываться, при этом злюсь на себя за это оправдание, но Богдан Аркадьевич так выразительно
– Я хотела составить опись покупок и приложить чеки, чтобы вы не подумали о моем транжирстве на себя. Пока искала чистый лист, наткнулась на тест, – неловко замолкаю, опускаю глаза на свои руки.
– Чистые листы в принтере, а если там нет бумаги, значит в ящике тумбочки, на которой он стоит, – совершенно спокойно и без возмущений, что рылась в его вещах, замечает Коршунов.
– Буду знать, – неловкость между нами нарастает как снежный ком. Я не выдерживаю. – Зачем вы так поступили?
– Как так? – голубые глаза непонимающие на меня смотрят. На мгновение теряюсь, но тут же беру себя в руки.
– Зачем вы скрыли от меня правду? Зачем вам воспитывать совершенно чужого ребенка от женщины, которую вы в глаза не видели?
– Потому что ситуация повторяется.
– Что? – настает мой черед удивленно смотреть на Коршунова. Он ставит чашку на столик, закидывает ногу на ногу, сцепив руки на животе.
– Я тоже приемный.
– И? – все равно до меня туго доходит связь между Богданом Аркадьевичем и Верунчиком.
– Когда мне было два года, похожая ситуация случилась с моим отцом. Я, конечно, был мал, чтобы помнить события тех дней, но перед смертью отец рассказал мне правду. К нему так же на работу пришла женщина и так же твердо заявляла, что я его ребенок. Правда, она утверждала, что она мать. Как вы понимаете, тогда тест на ДНК не был столь распространен и развит. Он поверил на слово, – Коршунов улыбается. – Ему предоставили неоспоримые доказательства. Мать рассказала, где они познакомились, в каком городе это произошло и как они расстались. Так как отец был увлеченной натурой, он допустил, что это вполне могло быть.
– Но в итоге вы оказались не его сыном, – не спрашиваю, а утверждаю, задумываясь теперь под другим углом над мотивами Коршунова.
– Да, перед тем, как рассказать мне правду, он уговорил меня сдать с ним тест, прикрываясь тем, что алчные дальние родственники будут оспаривать наше родство после его смерти.
– Они оспаривали?
– Не дошли до этого, потому что отец составил грамотное завещание, к которому ни один юрист не мог придраться. Он рассказал мне правду, а через пару дней умер от сердечного приступа.
– Оооо, – сочувственно смотрю на невозмутимое лицо Коршунова. – Вам, наверное, было очень сложно. Вы по нему скучаете? Я вот до сих пор по маме скучаю.
– Скучал и скучаю до сих пор. Он ни разу не дал мне понять, что я не
– Понимаю, – на самом деле я его правда понимаю, потому что, когда умирает близкий человек, ты ощущаешь себя самым одиноким на свете человеком. Хочется сразу же обрести того, кто тебя согреет от внутреннего холода.
– Женился. Сначала мы с Полиной жили для себя. Речь о детях не заходила, у нас было столько планов и проектов, что они просто не вписывались в график наших жизней. Потом постепенно все ее подружки становились мамами, Полина захотела тоже быть мамой. Я был не против. Мы оба прочно стояли на ногах в финансовом плане, купили этот дом, – Коршунов обводит кабинет задумчивым взглядом. – Для полной картины счастливой семьи нам нужен был ребенок.
9 глава
Я передергиваю плечами. Понимаю, что в мире богатых людей не все так, как у простых смертных, но вот это «нам нужен был ребенок» для меня звучало дико. Словно они хотели завести собаку. Породистую. С родословной.
– Года три мы пытались сами.
Выражение лица Коршунова остается все таким же невозмутимым, но вот глаза… Не зря говорят, что глаза зеркало души. Они у него внезапно становятся грустными, тоскливыми. Не зная причины его тоски, на меня внезапно накатывает желание его обнять. Конечно, ничего подобного я не делаю, лишь сильнее сжимаю кулаки.
– Врачи давили на то, что нужно время, мы молоды и так далее. Полина в итоге уехали в Израиль, где полностью себя проверила. Она была здоровой. Значит проблема, почему мы не могли зачать ребенка, таилась во мне. Не сразу мне удалось найти время, чтобы лечь в клинику и тоже пройти обследование, – Коршунов замолкает, отворачивается к окну.
Смотрит перед собой. Я неведомым образом чувствую его внутреннюю боль. Наверное, она у него как старая незаживающая рана, которая время от времени начинает кровоточить, рвя душу на части.
– Мужчинам сложно признать и принять факт, что он где-то дефектный, – сдавленно продолжает Богдан Аркадьевич. Все так же смотрит в окно немигающим взглядом. Я прикусываю щеку. Мне хочется прекратить его агонию внутри себя, но понимаю, ему так же нужно выговориться.
– Я прошел пять стадий принятия. Сначала отрицал. Не поверил первым врачам. Обратился к нашим специалистам, они осторожно согласились с коллегами из Израиля, но меня это совершенно не устраивало. Рванул в Германию, надеясь услышать, что меня обдурили, и я вполне здоров. Третье мнение совпало с первым.