Сюзанна и Александр
Шрифт:
— И вы будете жить с ним, помня о таком унижении? — резко спросил принц.
Я тоже подумала об этом. Смогу ли я?
— Я постараюсь… не вспоминать. Я буду счастливее, чем сейчас, уже потому, что рядом будут дочки и Филипп. Все остальное неважно.
Я помолчала, и глаза у меня сверкнули:
— А если он попробует еще раз выгнать меня, я не уйду одна! Я украду детей и не буду так глупа, как раньше!
Отец невольно усмехнулся, услышав столь воинственное заявление, сорвавшееся с моих губ, потом с гневом, клокотавшим в голосе, произнес:
— Если он позволит себе что-то подобное еще
5
Ворота были распахнуты. Карета, присланная за мною в Гран-Шэн, проехала между двумя колоннами из розового гранита и загрохотала по аллее, обсаженной ломбардскими тополями. Тополя сменились американскими соснами, голубыми елями и низкими кустами самшита, потом послышался шум фонтанов и показался фасад землянично-розового дворца с белыми колоннами и золочеными решетками. Целый каскад ниспадающей из фонтанов воды открылся передо мной. Море цветов — тюльпанов, гиацинтов, нарциссов — разливалось вокруг каменных рам, в которые были заключены гладкие водные зеркала. Это были Белые Липы.
Я вышла из кареты. Ни одного человека не было видно поблизости. Было три часа пополудни; я вернулась в этот дом после мессы, которую прослушала в часовне Гран-Шэн. Сегодня была Троица. Заранее известив о том, когда приеду, я надеялась, что никто из моих недоброжелателей мне на глаза не попадется. Так и случилось. Теперь, вернувшись и оглядываясь по сторонам, я полагала, что в моей памяти этот день останется надолго.
Отправляясь сюда, я хотела явиться во всем блеске, чтобы ничем не походить на наказанную жену, которой наконец-то позволено вернуться в дом. Траур, правда, сильно ограничивал мои возможности. Узкое платье из черного струящегося шелка живописными складками падало вниз, облегая полную грудь, тонкую талию, обрисовывая точеные линии рук и стройные очертания бедер, подчеркивая теплый золотистый тон кожи. За последний год я приобрела шарм зрелой, взрослой женщины в расцвете своей красоты и догадывалась об этом. Волосы, приобретающие под солнцем ослепительный оттенок кипящего золота, были густыми волнами зачесаны вверх, что открывало длинную нежную шею; высокая прическа была украшена черным кружевом, еще более оттенявшим ярко-золотистый цвет кудрей.
Черное мне шло. Я это помнила. Оно делало меня стройнее, выше, изящнее. Оно даже придавало мне загадочности.
— Вас проводить, мадам? — спросил кучер.
— Нет. Займитесь лучше лошадьми.
Карета отъехала от крыльца. Я медленно поднялась по ступенькам и вошла в дом. Сердце у меня предательски екнуло. Все было очень похоже на тот день, когда я впервые явилась сюда. Тогда мне все пришлось завоевывать. Теперь, возможно, история повторится. На миг остановившись, я дала себе зарок: думать только о детях, а все прочие мысли оставить на потом. Затем, подняв голову, я увидела у подножия лестницы Александра.
Легкий вздох сорвался с моих губ. Мы какой-то миг смотрели друг на друга, потом он сделал шаг мне навстречу. Он был в рубашке, галстуке, темном сюртуке, кюлотах и туфлях — словом, при полном параде, значит, либо ходил в часовню, либо дожидался меня. Я решила не задумываться над этим. Мельком я
Он поклонился мне, чуть склонив голову. Я тоже кивнула ему.
— Где же все? — спросила я тихо.
— Торжественная встреча состоится вечером, за ужином.
— Я приготовлюсь, — сказала я холодно.
— Вас ждет Маргарита в ваших покоях.
— А дети?
— Должно быть, спят. Или играют. Вы имеете возможность сами об этом узнать.
Он сделал такое движение, словно собирался уходить. Я жестом остановила его.
— Еще одно слово, сударь. Или, вернее, несколько вопросов.
— Слушаю вас, — сказал он безразлично.
— Кто отдаст мне ключи? Анна Элоиза?
— Да. Говорите с ней об этом.
— Это затруднит дело, — возразила я. — Если вы хотите, чтобы я осталась, возьмите эту задачу на себя.
Его лицо на миг исказилось. Помедлив, он ответил:
— Предпочитаю оставить все как есть, сударыня.
— Что ж, — сказала я. — Вероятно, девяностолетняя старуха лучше уследит за хозяйством, чем я.
Сама говорить со старой герцогиней насчет ключей я не намеревалась. Я вообще не была намерена делать ничего такого, что трепало бы мне нервы. Мне с Анной Элоизой было весьма тяжело до случившегося, что же говорить теперь?
Я почти враждебно спросила:
— Куда вы дели свою английскую шлюху?
Не дожидаясь ответа, я воскликнула:
— Если я хоть раз увижу ее здесь, я уеду и больше никогда на ваши условия не соглашусь.
— Советую вам не думать об этом, мадам.
— Об отъезде или об англичанке? — спросила я язвительно.
Он снова окинул меня тяжелым взглядом, повернулся и направился к выходу. Я некоторое время стояла, кусая губы. Мысль о графине Дэйл отравляла мне сознание. Я не сомневалась, что она не уехала. Он оставил ее в Ренне, он платит за то, что она живет в гостинице. И, без сомнения, он будет к ней ездить. Боже мой, с чем мне только не придется мириться!
Потом, призвав на помощь все свое христианское смирение и подавив гордыню, я стала подниматься по лестнице. Стоило ли думать о леди Мелинде? Ведь не она вошла в Белые Липы, а я. Ее мечты о браке с Александром разбиты в прах. А я сохранила за собой титул герцогини и имя дю Шатлэ и еще нахожу причины жаловаться. Что мне за дело до Александра? Я буду жить не с ним, а с детьми.
Через минуту, распахнув дверь, я уже была в объятиях Маргариты. Филипп требовательно дергал меня за юбку, близняшки просто душили поцелуями. Я обнимала сразу всех, схватив малышей в охапку, пока мы все не повалились на пол и не расхохотались.
— Вы вернулись? Он позволил вам? — допытывалась Маргарита.
— Да. Я только ради них согласилась, ради малышей.
— А отец ваш? Отчего его сиятельство сюда не приехал? А Жанно? Видит Бог, как бы я хотела увидеть мальчика!
Отбиваясь от близняшек, я терпеливо объясняла:
— Я приехала одна, чтобы оценить обстановку. Насчет отца не знаю — он слишком ожесточен против герцога, поэтому, возможно, поживет пока у Констанс. А Жан, Маргарита, — он передает тебе привет.
— Так он приедет сюда?