Сюзанна и Александр
Шрифт:
— Да. На днях. Как только я дам знать.
Близняшки, не давая мне говорить, наперебой спрашивали:
— Ты теперь останешься с нами, мамочка?
— Я хочу новую куклу! — восклицала Изабелла.
— Бель нарочно оторвала у моего зайчишки ухо! — пожаловалась Вероника. — Мамочка, ты купишь мне что-нибудь взамен?
— Ты правда будешь теперь с нами, и папа уже не будет такой печальный?
— А он был печальный? — спросила я, гладя их золотистые головки.
— Да. Он так мало говорит с нами. И даже Филиппу не позволяют входить в его кабинет!
Филипп, широко
— Я сказал: «Сто ты глустный, пап? Не надо пелесывать!»
— Ты так сказал? Ты утешал папу? Ах ты мой добрый мальчик!
Я посадила малыша себе на колени, обняла. Мне все время казалось, что я недостаточно была с ним, что он за свои два с небольшим года жизни получил от меня меньше, чем мог бы рассчитывать. Минувшие шесть месяцев вообще разлучили меня с ним. Кто заботился о мальчике? Няньки? И как после этого можно забыть то, что сделал Александр?
Маргарита решительно вмешалась и оттащила от меня близняшек:
— Полно вам, полно, барышни! Вы совсем замучили мадам. Нельзя так галдеть! Ступайте-ка лучше в сад и поиграйте.
Попротестовав немного, они убежали. С нами остался только Филипп. Маргарита прикрыла дверь, пытливо поглядела на меня и, после недолгого колебания, спросила:
— Так что же, мадам? То, что вы вернулись, вовсе не значит, что вы решили снова стать женой?
— Повторяю, я приехала только ради малышей. Он не оставил мне выбора.
— А ваш отец? Чего он требовал, когда приходил сюда?
— Он пытался защитить меня. Но это был бы слишком долгий путь — суд, епископат, обращение к королю…
— Вам это показалось трудным? — Маргарита покачала головой. — По мне, так тут вам тоже будет не легче. Как же вы сможете жить в Белых Липах, если старая герцогиня вас не выносит, брат герцога даже знать не желает, да и сам герцог тоже не слишком к вам расположен?
— Спасибо, — сказала я с сарказмом. — Вообще-то совершенно незачем напоминать мне об этом. А если ты хочешь, чтобы я ответила, я скажу: когда я шла сюда, то хорошо представляла, как меня встретят. Это меня уже не пугает. Я ни перед кем голову опускать не собираюсь. А в остальном… остальное мне заменят дети.
Я ласково приголубила Филиппа. Он уже несколько минут пыхтел, пытаясь слезть с моих колен на пол; теперь я отпустила его и сама поставила на ножки.
Маргарита, закалывая булавками чепец, бормотала:
— А ваш муж — я ума не приложу, что он себе думает. Он словно обезумел. Ведь если здраво рассудить, вы вовсе того не заслужили — того, что он с вами сделал! Я бы на вашем месте не вернулась. Не очень-то это прилично для дамы из семьи де ла Тремуйль.
Я прошептала — тихо, задумчиво, даже робко:
— Как ты думаешь, что он ко мне чувствует?
— Это уж одному Богу известно, милочка. Ваш муж молчаливый стал, разговаривает только с роялистами, которые к нему приезжают, да и разговоры эти лишь о делах. Видимо, они сговариваются насчет чего-то опасного. А еще он пить стал.
— Пить?
— Да. Раньше-то за ним это не замечалось. А теперь раза два или три в неделю запирается у себя и пьет. Вероятно, и для него
Помолчав, она добавила:
— Нет, я не скажу, конечно, что он бывает пьян. Дворянин вообще не может быть пьяным. Но то, что он пьет, — это уж точно.
— Это я его довела, — невольно вырвалось у меня.
— Э-э, какая чепуха! Он перед вами куда больше виноват.
— Но ведь с меня все это началось. С меня. С этим не поспоришь. Если бы я…
— Вот глупость какая! Почему это с вас? Любовницу в Англии кто завел — разве вы? Он обманывал вас самым бесстыдным образом, потом приехал, и ой как ему не понравилось, когда вы точно так же поступили!
Я усмехнулась, глядя в окно. На эти слова Маргариты я ничего не могла возразить, и у меня в душе снова зашевелилось ощущение несправедливости того, как со мной поступили, и враждебности по отношению к Александру.
Уже перед самым ужином в дверь моих покоев постучали. Маргарита повернула ключ в замке и впустила на порог Гариба.
— Что такое? — спросила я неприязненно.
— Я пришел передать вам слова хозяина, госпожа, — произнес он невозмутимо.
— Говори. Я жду.
— Хозяин сказал, что вам сегодня лучше не выходить к столу. Вам принесут ужин сюда, госпожа.
— Таков его совет?
— Да.
Я ничего не отвечала, в упор глядя на индуса, и брови у меня были нахмурены. Мне не хватало слов, чтобы выразить возмущение. Мало того, что этот дикарь неприятен мне сам по себе, — я помнила, как он выгнал меня в одной рубашке, он еще и передает мне столь унизительный приказ. Может быть, они вместе с хозяином полагают, что я буду здесь жить, прячась в своей комнате? Мне нечего стыдиться! И прятаться я ни от кого не собираюсь! А если кто-то попробует пристать ко мне, тот получит отпор вдесятеро больший, чем нападение!
Я уже готова была высказать все это вслух, но конец моему молчанию положила Маргарита. Распахнув дверь, она проговорила:
— Ну-ка, убирайся отсюда.
Индус бросил на нее кошмарный взгляд и блеснул белками. Это не произвело на Маргариту впечатления. Ступив шаг вперед, она взревела:
— Убирайся вон, и нечего мне тут глазами вертеть, обезьяна поганая!
Когда он, наконец, ушел, мы взглянули друг на друга и, не выдержав, я рассмеялась.
И все-таки предстоящая задача выйти к ужину казалась мне весьма проблематичной.
Да, думала я с иронией, от этого первого появления зависит то, как будет проходить моя последующая жизнь в этом доме. После этого, первого, ужина мое присутствие уже не будет восприниматься так остро и болезненно. Меня не будут любить, но меня привыкнут видеть. Это будет потом. А сейчас…
Я предвидела все: насмешки, злые выпады, оскорбления. Я знала, что Александр не встанет на мою защиту: он и раньше не вмешивался во все эти дрязги, и предполагать, что он сделает это теперь, было бы смешно. Слава Богу, он хоть нападать не будет — в этом я тоже была уверена. Я ценила и своего союзника — отца Ансельма, который, несомненно, попытается смягчить происходящее. И все-таки мне было тошно, тоскливо и страшновато.