Сюзанна и Александр

Гедеон Роксана Михайловна

«И это говорит самый главный человек в Республике», — подумала я. Последний выпад Барраса, честно говоря, привел меня в ужас. Этот намек на грудь… Уж не взбрело ли ему в голову требовать от меня каких-то любовных услуг? Ах, только не это! Все тогда полетит кувырком!

— А вы знаете, моя прелесть, что я служил в одном полку с вашим супругом?

— Что? — переспросила я, не совсем понимая.

— Да-да, мы оба были в Индии в составе Австразийской бригады и вместе сражались под Куддалуром. Правда, потом я перешел под начало адмирала Сюффрена и меня перевели на мыс

Доброй Надежды, но вашего мужа я хорошо знал. Полагаю, и он хорошо помнит маркиза де Барраса — а?

Тон его был какой-то странный. Я со страхом подумала, что, возможно, в Индии он ссорился или даже дрался на дуэли с Александром, и тогда прощай все надежды…

Опасения были напрасны. Допив вино, Баррас развязным тоном заговорил обо мне:

— И вас я хорошо знаю, красавица. По газетам и по рассказам нашего друга Рене.

— Да? — переспросила я. — И что же он обо мне говорил?

— То же самое, что писали газеты. Черт возьми, гражданка! Вы это ловко проделали! Мне нравятся женщины, способные столкнуть соперницу с лестницы.

— Но, гражданин Баррас… — произнесла я нерешительно.

— Ладно, ладно, не будем об этом.

Он выбросил бокал прямо в траву и, фамильярно ущипнув меня за щеку, спросил, заглядывая мне в глаза:

— Милочка, вы одолжите мне двести тысяч ливров?

— О, конечно, — сказала я.

— Значит, ваше дело будет улажено.

— Вы обещаете? — вырвалось у меня.

— Черт побери! Я даю слово. Вы увидите, как я его сдержу, когда одолжите мне деньги.

Слово «одолжите» скрывало совсем иную, довольно неблаговидную суть, и я не питала на этот счет никаких иллюзий. У меня было восемьдесят тысяч наличными, остальную сумму надо будет собрать во что бы то ни стало. И все-таки как это гнусно. Как гнусен сам Баррас. Он словно торгует своей властью. Пожалуй, если отвалить ему миллионов двадцать, можно и реставрацию монархии устроить.

Уходя, Баррас обернулся:

— Кстати, я забыл вам сказать, что вы прехорошенькая… Советую вам вернуться к дому — там сейчас начнется представление и будет весело.

Я проигнорировала это предложение. Мне было не до представлений. Мгновение я стояла не двигаясь, не в силах поверить в то, что чудо свершилось. Мне наконец-то удалось то, чего я добивалась почти полгода. На миг мне стало холодно, потом бросило в жар, сердце застучало оглушительно гулко — пожалуй, в какую-то секунду от неожиданного облегчения я была на грани обморока. Пересилив себя и пытаясь унять дрожь, охватившую меня, я оглянулась по сторонам и среди толпы заметила Талейрана.

Не в силах не улыбаться, я пошла к нему, но вскоре заметила, что он сосредоточенно беседует о чем-то с Жозефиной. До меня долетали некоторые фразы.

— Сударыня, — услышала я голос министра иностранных дел, — простите меня, но ваш выбор крайне неудачен. Кто такой этот Шарль? Человек, изгнанный из армии и торгующий теперь съестными припасами! Простите меня еще раз, но вы совершаете ошибку.

Жозефина, крайне растерянная, пыталась защититься:

— Господин де Талейран, но у нас с Шарлем только дружба!

— Охотно верю, сударыня, но если

эта дружба настолько исключительна, что заставляет вас пренебрегать светскими приличиями, я скажу вам так, как если бы это была любовь: разведитесь, потому что дружба заменит вам все остальное. Поверьте, вы испытаете из-за всего этого достаточно горя.

«Почему его так интересует семейство Бонапартов? — подумала я не без досады, удаляясь. — Пусть Жозефина заведет хоть десять любовников — что ему за дело? Почему он так заботится о чести этого корсиканца?»

Даже Талейран был сейчас занят, и я не могла с ним поговорить. Уже смеркалось. Гости понемногу покидали берег, направляясь к дому. Оттуда доносился шум и, видимо, там действительно происходило что-то веселое. А я почему-то чувствовала, как все сильнее охватывает меня тоска.

Чего-то не хватало мне… Общения, ласки, тепла. Ощущение чего-то запретного, смутно желаемого мучило меня. Я ступила на мост и пошла вперед, сама не зная, куда направляюсь. Может быть, к той прелестной башенке в виде руины, поставленной в излучине озера на пригорке среди сосняка. Всех этих людей — гостей Клавьера — я просто не могла видеть. Как на грех, поместье в Ренси своим воздухом, растительностью немного напоминало Белые Липы, и мне стало еще тоскливее. Я подняла голову и, глядя на звезды, подумала о том, что отдала бы все на свете, лишь бы избавиться от этой тоски и одиночества, мучивших меня уже много месяцев.

Я женщина… В конце концов, у меня есть желания. Они, может быть, греховны, но они есть, и противиться им я устала. Александр пренебрег мною. Он выбрал войну, а не меня. Война ему нужнее. Теперь он вернется, но вернется ли он к прежней Сюзанне? Моя душа теперь была полна обиды и ожесточения. За два с половиной года брака с герцогом я не так уж часто удостаивалась его внимания. Мною уже было подсчитано: он был со мной семь месяцев во время свадебного путешествия и шесть месяцев после рождения Филиппа. Остальное время я коротала одна. И это — счастье?

Слезы закипали у меня на глазах. Александр отсутствовал так долго, что я почти перестала ждать. Что-то перегорело у меня в душе — по крайней мере, так я думала нынче. А если он вернется, это не значит, что надолго. Он не послушает меня и снова выкинет какую-нибудь штуку. Его снова захотят арестовать. Я знала, что так будет. Он поступит лишь так, как считает нужным, даже если будет знать об усилиях, приложенных мною тут, в Париже.

А если вспомнить о леди Мелинде, то можно и вовсе загрустить. Я смахнула слезы с ресниц, и в этот миг чья-то рука осторожно коснулась моего плеча.

Я обернулась и, увидев Талейрана, облегченно вздохнула.

— Ах! Вы так напугали меня!

— Этого я хотел меньше всего…

Лицо его было задумчиво, холодные голубые глаза казались в сумерках темными. Мне показалось, он любуется мной.

— С вас бы, друг мой, писать сейчас картину… — Оборвав сам себя, он спросил: — Как я понимаю, все получилось?

— Да. Если бы я рассказала вам, Морис…

— Вы мне многое расскажете, но сперва давайте отметим нашу удачу.

— Чем же?