Т. 03 Гражданин Галактики
Шрифт:
— Попробуй-ка, — она постучала по воздуху. — Они его заперли.
Проход в арке был перекрыт невидимой преградой. От моих усилий она подавалась, но не более чем на дюйм.
— Пластик? — предположил я. — Как оргстекло, только более упругий?
— М-м-м… — сказала Чибис. — Больше похоже на шлем моего скафандра. Но, прочнее… и могу поспорить, что пропускает свет только в одну сторону. Вряд ли он нас видел.
— Ладно, пошли обратно. Может быть, сможем запереться в комнатах.
Она продолжала ощупывать барьер.
— Чибис! —
— Зачем же ты говоришь, — резонно ответствовала она. — Раз я не слушаю?
— Чибис! Не время пререкаться.
— Говоришь, как мой папа. Слушай, он сейчас выйдет, он же потерял крысу, которую жевал.
— Если он вылезет, тебя здесь уже не будет, потому что я тебя утащу — а вздумаешь кусаться, я тебя сам укушу. Имей в виду.
Она с досадой повернула голову.
— А вот я не стала бы кусать тебя, Кип, что бы ты ни вытворял. Но раз уж ты так уперся — ладно. Вряд ли он за час вылезет. Еще вернемся.
— Хорошо, — я потащил ее прочь.
Но смыться не вышло. Я услышал громкий свист и крик:
— Эй, чудик! Эй, ты!
Слова были не английские, но я достаточно хорошо его понял. Вопль исходил от следующей по коридору арки. Я помедлил, а потом двинулся к арке, тем более что Чибис была уже там.
В дверях маячил мужчина лет сорока пяти. Не неандерталец; он был цивилизованным — кажется. Он был одет в длинную тяжелую шерстяную тунику, подпоясанную так, что получалось подобие юбки. Ноги, обернутые шерстяной тканью, обуты в тяжелые, сильно поношенные, короткие сапоги. У пояса висел на портупее короткий, тяжелый меч; с другого бока болтался кинжал. Волосы короткие, на щеках седая трехдневная щетина. Лицо не дружелюбное, не злобное — просто настороженное.
— Спасибо, — сказал он хрипло. — Ты тюремщик?
Чибис ахнула:
— Да это же латынь!
Как надо поступить, когда вслед за троглодитом встречаешь легионера? Я ответил:
— Нет, я сам заключенный.
Это я произнес на испанском и повторил на очень приличной классической латыни. Я воспользовался испанским, потому что Чибис немного ошиблась. Это была не совсем латынь, не латынь Овидия или Гая Юлия Цезаря. Но и не испанский. Скорее что-то среднее, со страшным акцентом и прочими нюансами. Но общий смысл я понимал.
Он пожевал губу и сказал:
— Плохо. Третий день пытаюсь воззвать к страже, а явился заключенный. Но такова судьба. Слушай, у тебя странный выговор.
— Извини, амиго, мне тоже нелегко тебя понимать, — затем я повторил это на латыни, потом прикинул различия и добавил на самодельном промежуточном наречии: — Говори помедленнее, хорошо?
— Я говорю так, как желаю. И не смей называть меня «амиго»; я римский гражданин, поберегись.
Это, конечно, вольный перевод. Думаю, его совет звучал грубее. Он был похож на одну испанскую фразу, несомненно, очень грубую.
— Что он говорит? — настаивала Чибис. — Это же латынь, да? Переведи!
Я порадовался, что она
— Неужели, Чибис, не знакома ты с языком поэзии и науки?
— Слушай, не умничай! Скажи!
— Не лезь, малявка. Потом переведу. Я и так за ним не успеваю.
— Что за варварская тарабарщина? — надменно вопросил римлянин. — Говори разумно, не то получишь десять ударов мечом плашмя!
Казалось он опирался на воздух. Я потрогал. Воздух оказался твердым; я решил не обращать внимания на угрозы.
— Говорю как могу. Мы говорили между собой на своем языке.
— Хрюкают только свиньи. Говори по-латыни. Если способен. — Он посмотрел на Чибис, будто только что ее заметил, — Твоя дочь? Не продашь? Было бы у нее на костях мясо, дал бы полдинария.
Чибис взвилась.
— Это я поняла! — рявкнула она. — Выходи и защищайся!
— Скажи это по-латыни, — посоветовал я, — Если он тебя поймет, то, наверное, отшлепает.
Она немного сконфузилась.
— А ты ему позволишь?
— Ты же знаешь, что нет.
— Пошли обратно.
— Я это предлагал и раньше, — я отвел ее мимо убежища пещерного человека к нашим апартаментам. — Чибис, я вернусь и послушаю, что может поведать наш благородный римлянин. Не возражаешь?
— Конечно, возражаю!
— Будь благоразумной, солнышко. Если бы они были опасны, Мамми знала бы об этом. В конце концов, она сама сказала, что они здесь.
— Я пойду с тобой.
— Зачем? Я расскажу тебе все, что узнаю. Может быть, поймем, что означает вся эта чушь. Что он здесь делает? Может, его продержали в холодильнике пару тысячелетий? Когда он очнулся? Знает ли он что-то, чего мы не знаем? У нас неприятности; нам нужна вся информация, какую только можно добыть. Вся помощь от тебя — не суйся. Если боишься, позови Мамми.
Она скуксилась.
— Я не боюсь. Ладно, будь по-твоему, раз ты так хочешь.
— Хочу. А ты пока пообедай.
Зверовидный Джо-Джо не показывался; я ударил по его двери. Если корабль может мгновенно прыгать через пространство, не может ли он пропустить измерение и оказаться в другом времени? Не противоречит ли это математике?
Легионер у своей двери все еще подпирал стенку. Он взглянул на меня:
— Ты что, не слышал, что я приказал тебе стоять здесь?
— Слышал, — признал я, — Но с такими манерами у нас с тобой дело не пойдет. Я тебе не раб.
— Тебе повезло!
— Поговорим мирно? Или я ухожу?
Он оглядел меня.
— Мир. Только не шибко умничай тут, варвар.
Себя он называл «Юний». Он служил в Испании, в Галлии, потом перешел в Шестой Легион — «Победоносный», который, как он считал, известен каждому варвару. Его гарнизон квартировал к северу от Лондиниума в Британии, а он служил в аванпосту центурионом (он произносил «кентурио») — звание что-то вроде старшего сержанта. Ростом он был ниже меня, но я бы не хотел встретиться с ним в узком переулке. Да и в широком тоже.