Т. 09 Свободное владение Фарнхэма
Шрифт:
— А должны бы, — довольно едким тоном перебил Мордан. — Я представил полную расшифровку два дня назад.
— Прошу прощения, брат. Последние сорок восемь часов мне почти непрерывно пришлось вести слушания. Вы же знаете, история с Миссисипской долиной — довольно срочное дело…
— Виноват, — в свою очередь склонил голову Мордан. — Непосвященному простительно забыть о занятости планировщика.
— Пустяки. Не будем впадать в излишнюю вежливость. Я просмотрел резюме и первые шестьдесят страниц. Вкупе с моими общими знаниями это позволило составить приблизительное представление
— Да.
— Вы рассчитывали завершить программу на его потомках. В случае использования других источников — сколько понадобится дополнительных поколений?
— Три.
— Так я и думал — и в этом причина моего несогласия с вашими аргументами. Генетическая цель последовательности, разумеется, представляет для расы величайшую важность, но отсрочка на каких-то сто лет вряд ли настолько существенна, чтобы ради этого предпринять развернутое исследование вопроса о жизни после смерти.
— Правильно ли я понимаю, — вмешался спикер дня, — что вы официально подаете голос против предложения брата Мордана?
— Нет, Хьюберт, нет. Вы поспешили — и ошиблись. Я поддерживаю его предложение, невзирая на тот факт, что считаю его аргументацию хотя и справедливой, но недостаточно обоснованной. Я расцениваю эту идею как достойную — вне зависимости от причин, на основании которых она выдвинута. Я считаю, что мы должны безоговорочно поддержать брата Мордана.
Член от Антильских островов оторвал глаза от книги, которую читал (все присутствующие знали, что это не свидетельство неуважения к коллегам — у него были параллельные мыслительные процессы, и никому даже в голову не приходило, что из вежливости он станет терять половину времени).
— Полагаю, — сказал он, — Джордж должен обосновать свою позицию более подробно.
— С удовольствием. Мы, политики, подобны лоцману, который пытается осторожно вести корабль, не имея представления о пункте назначения. Гамильтон нащупал самое слабое место в нашей культуре — ему самому следовало бы быть планировщиком. Хотя в основе каждого принимаемого нами решения и лежит объективная информация, все же оно сформировано прежде всего нашими личными воззрениями. Именно в их свете мы рассматриваем любые факты. У кого из вас есть собственное мнение о жизни после смерти? Прошу поднять руки. Ну же — будьте честными перед собой.
Нерешительно поднялось несколько рук.
— А теперь, — продолжал член Совета от Великих Озер, — я прошу поднять руки тех, кто убежден в правильности собственного мнения.
Поднятой осталась лишь рука члена Совета от Патагонии.
— Браво! — воскликнул Ремберт от Озер, — я должен был догадаться, что вы уверены.
Вынув изо рта сигару, представитель от Патагонии рявкнула:
— Каждый дурак это знает!
И вернулась к своему вышиванию.
Ей уже перевалило за сто, и она была единственной дикорожденной во всем Совете. И вот уже более полувека избиратели неукоснительно подтверждали ее полномочия. Хотя зрение у нее мало-помалу слабело, однако зубы по-прежнему
— Карвала, — обратился к ней Ремберт, — может быть, вы сэкономите наши усилия, предложив готовый ответ?
— Ответа я вам предложить не могу — да если бы и предложила, вы бы мне не поверили, — секунду помолчав, она добавила: — Пусть мальчик поступает, как ему нравится. Он все равно так и сделает.
— Вы поддерживаете предложение брата Мордана или возражаете против него?
— Поддерживаю. Хотя не думаю, что вы сумеете подступиться к делу с правильной стороны.
Наступила короткая пауза. Каждый из присутствующих торопливо пытался припомнить, когда ~ еслитакое вообще хоть раз было — Карвала оказывалась в конечном счете не права.
— Мне совершенно очевидно, — заговорил Ремберт, — что единственно разумная личная философия, основанная на представлении о нашей полной и окончательнойсмертности, — это философия гедонизма. Гедонист может получать от жизни наслаждения самыми тонкими, непрямыми, сублимационными методами — однако наслаждение должно быть его единственной разумной целью, сколь возвышенным ни казалось бы его поведение. С другой стороны, если жизнь представляет собой нечто большее, нежели видимый нам короткий промежуток, — это открывает безграничные возможности для развития негедонистических воззрений. Объект исследования, таким образом, представляется мне заслуживающим внимания.
— Даже если ваша точка зрения справедлива, — заметила женщина, представлявшая Северо-Западный Союз, — в нашей ли компетенции заниматься этим? Наши функции и полномочия ограничены, конституция запрещает нам вмешиваться в сферу духовной жизни. Что вы думаете по этому поводу, Иоганн?
Член Совета, к которому она обратилась с этим вопросом, был среди них единственным религиозным деятелем, Преподобнейшим посредником для нескольких миллионов своих единоверцев к югу от Рио-Гранде. Его политическая карьера была тем более удивительной, что большинство его избирателей не принадлежало к этой конфессии.
— На мой взгляд, конституционные ограничения в данном случае неприменимы, Джеральдина, — отозвался он. — То, что предлагает брат Мордан, является чисто научным исследованием. Результаты его могут приобрести значение для духовной жизни в случае, если работа приведет к положительным результатам.
Однако беспристрастное изучение проблемы в любом случае не является нарушением свободы вероисповедания.
— Иоганн прав, — заметил Ремберт, — Объектов, неуместных для научного исследования, не бывает. Мы слишком долго считали обращение к этой области монопольным правом вам подобных, Иоганн. Самый серьезный в мире вопрос был оставлен на усмотрение догадок или веры. Пришло время ученым либо заняться им, либо признать, что наука — не больше чем пересчитывание камешков.