т.2. Проза и драматургия
Шрифт:
— Ну вот хотя бы Сеня. Или еще кто.
— Кто?
— Мало ли кто… Ну, в общем, учти. Некоторые думают, что ты в танке горел.
— На этом выезде одни загадки имею, — сказал Шурик.
Твердо уверенный, что он стал жертвой какого-то сложного розыгрыша, он отправился в палатку.
Я связался с Вовиком и передал ему всю имеющуюся информацию. Эх, был бы он рядом! Мы бы выступили с ним перед этим крыльцом в таком парном дуэте, как сказал про нас однажды гарнизонный конферансье старшина Сакк, что… она… она… Да как же ее звать? Так и не узнал, баклан! Приятно познакомиться! Так я сидел в своей
Я лежал на шинели, высунувшись из палатки и чуть раздвинув маскировочные ветки. Для того чтобы всмотреться в вечер, чтобы запомнить его, чтобы не ушли навсегда из моей жизни этот малиновый закат над черными заборами лесов, эти неповторимые минуты, когда все прекрасно меняется, подчиняясь гармонии уходящего света. Я видел черный дом с желтым огоньком в окне, видел, как на луга садятся ночные туманы. И ночь с черными знаменами неслышно ступает по росистым травам. Вот и окно погасло. Может быть, она сейчас стоит у окна и вглядывается в темноту, пытаясь отыскать на краю поляны палатку, которую и днем-то с двух шагов не разглядишь… Может, она ждет, что я сейчас пройду через поляну, постучу к ней и скажу:
— Ваше приказание выполнено полностью, топим только сухостоем, молодняк не жгем… Я вам вот что хочу сказать, поскольку я человек военный, в любую минуту меня могут позвать в машину, о которой я вас просил никому не говорить, я приму радиограмму, и через десять минут моя машина уже покатится по шоссе. Потом ее погрузят на платформу и повезут на север, далеко от вашего дома. Мы уедем далеко, очень далеко, и, возможно, я вас никогда не увижу. Никогда. Тяжелое слово, правда? Потому я и спешу. Я спешу вам сказать, что с первого взгляда…
Ну что? Что — с первого взгляда? Как — что? Полюбил!.. Так и сказать?.. Здорово! Одна девушка у меня однажды спросила утром:
— Ну ты хоть любишь меня?
— Конечно, — сказал я, хотя жутко солгал. Я не любил ее нисколечко, она мне даже не очень нравилась, просто все вышло само собой. И мне казалось, что она тоже знала, что я вру. Но, как ни странно, мое «конечно» ее полностью устроило. И больше никаких слов о любви не было. Вот у Вовика — другое дело. Он точно знал, что полюбил Светку…
Ну хорошо. Я как-нибудь объяснюсь. Скажу, что увидел, полюбил, и все. Полюбил с первого взгляда вас. То есть тебя. Какой же смысл говорить «вас», если уже полюбил? А она скажет — мой милый сержант, я вас тоже полюбила с первого взгляда и буду любить всю жизнь! Я обниму ее и поцелую. Один раз… И пусть только Шурик скажет, что он не горел в танке! Шкуру спущу! Шурик храпел, как будто все это его и не касалось. Я толкнул его в бок.
— Чего, чего? — спросил он со сна.
— Демаскируешь нас храпом. Все мероприятие ставишь под удар. И не вздумай отказываться от танка ради твоего же благополучия.
— Ладно, —
По дороге прогрохотала колонна машин. Если это были военные машины, Вайнер, сидевший в кустах, отметил их в своем блокноте…
Утром девушка, с которой мне было так «приятно познакомиться», несколько раз выходила из дома. Сходила за водой, прибралась во дворе. Потом вышла на крыльцо и примерно с полчаса просидела на солнышке с книжкой в руках. Мне это показалось подозрительным. Может, это что-то означает? Может, это какой-то знак мне, Рыбину? Все полчаса было очень неспокойно. Минут пять я простоял возле машины, небрежно покуривая в картинной позе. Но девушка только один раз, да и то мельком, взглянула в мою сторону и все читала, никак не показывая своего отношения к моим маневрам. Искурив гигантскую самокрутку, я так ни с чем и ушел в машину. Шурик, наблюдавший за всеми этими передвижениями из палатки, громко мне сказал:
— У нас вот тоже в автошколе один сержант повесился. Полещук по фамилии.
— Из-за чего это, интересно, он повесился? — грозно спросил я.
— Мисок у него не хватило, — невинно сказал Шурик. — Пошел в каптерку и повесился.
Ох, змея мой Шурик!
— На все судьба, — хмуро сказал я, не желая вдаваться в проблему. К этому времени девушка покинула крыльцо и вскоре вышла с лопатой — вскапывать огород. Солнце уже порядком пекло, и мне было просто не по себе, что я, здоровый парень, в общем-то, бездельничаю в машине, покуривая махорочку, а девушка, у которой, наверно, и без этого огорода забот хватает, копает большой лопатой землю, как солдат укрытие. Сам пойти помочь ей я не мог. Это означало бросить пост. Послать Шурика я не хотел, потому что считал, что из этого ничего хорошего не выйдет. Оставалось одно — разбудить несчастного Вайнера, который не спал всю ночь, посадить его на связь, а самому пойти вскопать огород. Но вдруг я услышал из палатки громкий монолог. Вот он:
— Дурацкая у тебя жизнь, рядовой Ткаченко! Работает в поле девушка — физически слабая. А ты, здоровый мужик, и выйти-то не можешь, чтобы помочь этой девушке. Иди, мол, дорогая, в дом, нечего тебе здесь делать. Если уж у тебя в семье такие мужики подобрались, которые огородик вскопать не могут, то давай уж я за них это сделаю. Иди, дорогая, в прохладные комнаты, читай себе книжки. Или занимайся по хозяйству. Вот нельзя так сказать. Не то чтоб сказать — посмотреть в ее сторону нельзя. Того и гляди за это пару нарядов схватишь. А что ж мне теперь — с завязанными глазами ходить? Или в танке гореть?
Можно было подумать, что Шурик все это говорит Вайнеру, но тот явственно похрапывал. Мне оставалось только одно — разобраться, не свихнулся ли мой водитель после предложения гореть в танке, раз он так часто об этом вспоминает. Я собрался выйти из машины, но сделать это мне не удалось. На нашу поляну, тяжело урча и переваливаясь на кочках, въезжали машины с солдатами. Я кинулся к станции и передал об этом в штаб. Если я замолчу — чтобы хоть знали, отчего это случилось. Навоевался, черт побери!
Между тем солдаты «противника» спрыгивали с машин. Я отлично видел, как несколько человек особенно небрежно стали прохаживаться возле огорода, на котором работала моя девушка. Это занимало и тревожило меня гораздо сильнее, чем то, что буквально в десяти метрах от моей замаскированной машины несколько солдат разворачивали полевую кухню. Майор, сопровождавший колонну, подошел к солдатам и сказал:
— Поторапливайтесь, товарищи, у нас времени в обрез!
Солдаты наконец развернули кухню. Сержант крикнул: