т.2. Проза и драматургия
Шрифт:
Марат нехотя на четвереньках полез, достал из-под камня учебник. Улегся на мешок, раскрыл книгу и лениво произнес:
— Лессон намбор ту.
— Прими, пожалуйста, другую позу, — сказал Спартак. — Вообще иди сюда с учебником. Дай-ка его мне.
Марат подошел.
— Я — сам, — сказал он, не выпуская книги из руки.
— Дай книгу, я сказал!
— Ну не все ли равно?
— Да что это такое? — возмутился Спартак.
Он выхватил учебник из рук Марата.
— Пятнадцатая страница, — быстро сказал Марат.
— Знаю, —
Он раскрыл книгу и на первой внутренней обложке обнаружил радиограмму. Прочел.
— Ну, спасибо, Марат! — сказал он. — Спасибо, курсант!
— У Капитана есть мечта! — воскликнул Марат. — Мечта, ты понимаешь, мечта! Если мы передадим это наверх, мы отберем у них мечту!
— Я думал, ты — молодой, — сказал Спартак, — а ты — просто маленький.
— Ну, я пошел, — сказал сам себе Саша и оттолкнулся от скалы. Он стал падать, но никакой жизни собственной не пролетело перед его странно затуманившимся взором. В этот короткий миг он будто выскочил из своего собственного тела и как бы со стороны увидел себя летящим вдоль освещенной закатным солнцем отвесной стены, а в голове — вот уж ни к селу ни к городу! — пронеслось короткое грязное ругательство, которого интеллигентный Саша сроду не употреблял, даже когда ругался до истерики с прорабами. За этим неожиданным словом возникла щемящая, бессловесная, исключительно жалостная мысль: «Я падаю. Я падаю!» Однако его дернуло в обвязке так, что чуть не хрустнули ребра. Повис. Удача.
Володя снизу увидел, как вылетели из-за «балкона» Сашины ноги, и теперь они уже болтаются в стороне. Значит, маятник удался. Саша не стал ждать, он тут же начал подъем по этой веревке, используя специальные зажимы. Вот он на полпути. Вот уже под самыми скальными пальцами. Сердце бьется почти что в горле. Дыхания нет. Взялся за эти самые скальные пальцы. За ними оказалась площадка, небольшая, но встать можно двумя ногами. В это счастье просто не верилось. Силы оставили Сашу. Он сел на корточки, бессмысленно тер рукой лицо. Но тут же разозлился на себя. Это было малодушие. Сначала он должен был забить крюк. Это главное. Все остальное — потом. Он стал бить его в хорошую трещину, и длинное лезвие крюка типа «Л» уходило в глубь скалы, повторяя там, во тьме, все ее трещины, поворотики, изгибы. Крюк звенел, пел, и лучше этого звука не могло быть ничего. Саша бил крюк и знал, что этот звук скажет больше любых других слов Капитану все, что нужно, знал, что «зеркало» уже практически пройдено, знал, что жизнь в альпинизме он прожил недаром. И только когда он пристегнулся к крюку, он расслабился и крикнул вниз громко, сколько было мочи:
— Вова! Есть в жизни счастье!!
По стене рядом с ним шла вода, тонкий слой воды, толщиной с лист бумаги. Саша прильнул к скале и пил эту воду, словно целовал гору…
Между огромных скальных блоков, каждый из которых был величиной с добрую деревенскую избу, они поставили свою палатку. У них наверху было еще чуть светло,
— Недоваренная картошка — деликатес французской кухни.
Это нехитрое высказывание снова вызвало неудержимый смех. Все были счастливы.
— Капитан, — спросил Руслан, — ты наверх смотрел?
— Смотрел, — сказал Володя, — нам пару дней до вершины. Пара дней до золотых медалей. Больших, круглых, блестящих, тяжелых!
— Ой, парни! — сказал Руслан. — У меня такое настроение. Мы «зеркало» прошли!
— Ты, Саш, гений, гений! — сказала Лида. — Ты «зеркало» прошел.
— Гению хочется пересмотреть всю свою жизнь, — тихо сказал Саша. — Со мной это случается каждый раз после хорошей горы. Все проблемы кажутся пустяковыми. Даже чудится, что еще смогу полюбить… После горы какое-то необыкновенное вдохновение чувствуешь, что ли…
— Гора еще не все, — вставил Володя.
— Нет, никаких медалей не нужно! — горячо сказал Руслан. — Ничего не нужно. Что нужно — уже было! Мы состаримся. Мы разойдемся. Мы разъедемся. И всегда будет этот день. Наш тайный праздник. Победа, которой не видел никто, кроме нас четверых. И никто даже не поймет, что это было такое. Да и рассказать нельзя.
— Один человек поймет, — сказал Саша.
— Кто? — горячился Руслан. — Кто это может по-настоящему оценить?
— Сеня Чертынский, — сказал Саша. — Боролся он здесь по-настоящему.
— Вот странно, — сказал Володя, грызя сухарь, — есть люди которые испытывают в горах чувство подавленности. Человек — муравей, песчинка. А я чувствую в горах силу. Но не потому, что побеждаю их. Потому, что я побеждаю себя. И потом, уже в равнинной жизни, я опираюсь на это чувство, как… как… на прочную зацепку.
— Что значит — Капитан! — сказал Руслан. — Скажет — плакать хочется…
— Ладно! — Володя махнул рукой.
— Нет, правда, Капитан! — говорил Руслан. — Я вот здоровый, да? Самбо знаю, бегаю, стреляю прилично. В трех делах участвовал, орден дали. А за тобой иду, как за каменной стеной. Истинная правда!
— Это уже что-то вроде тоста, — сказал Володя. — Но время застолья еще не пришло. Так что прошу не расслабляться. У нас еще впереди вершина и спуск.
— Это — семечки, — сказал Руслан.
— А за что орден? — спросил Саша.
— А… — сказал Руслан. — Сопровождал колонну автобусов с детьми в пионерлагерь. Ехал в патрульной машине, в голове колонны. Дальний свет, понимаешь, мигалка — все как надо. Встречаем плотный поток грузовиков. Вдруг из-за них вырывается «волга» и на большой скорости идет навстречу нам по полосе встречного движения. А у меня за спиной маленький отряд, четырнадцатый, в стареньком пазике.