Та, которую я...
Шрифт:
Уж лучше пусть Марха тянется к знаниям различного содержания просто для саморазвития. Это никому еще не помешало. Или делает это, чтобы утолить желание — хоть как-то заполнить свободное время.
Лишь бы не решила втайне слепо поклоняться «идолам» империи!
Мои тягостные думы прервал внезапно возникший Феофан:
— Читал уже графскую книжку?
Я утвердительно кивнул и спросил:
— А сама Марха умеет читать?
— Сколько ее учили-учили, она до сих пор только по слогам бекает-мекает, — усмехнулся он. — Так что будешь читать
— Марха сейчас в уединении, наверное, предается ощущениям, как цивилизация неумолимо проникает в нее, — ответил я, пытаясь проанализировать слова друга.
— Ну да, может, цивилизация, а может, еще что-то другое в нее проникает, — иронично хохотнул Феофан и предложил: — Пойдем поработаем?
Конечно же, я с энтузиазмом согласился.
Я увлеченно хватался за любую работу на стойбище — от колки дров до ухода за лошадьми — и старался выполнить ее быстро, качественно и до конца.
Пусть племя видит, что приношу ощутимую пользу, и меня можно, если не прямо сейчас, то в ближайшем будущем уж точно — не называть унизительно «имперцем», а заслуженно считать — человеком ВЕТРА…
Феофан не врал. Действительно, когда я дочитывал осточертевшие мемуары того графа, Марха не доставала из шкафчика другую книгу, а требовала, чтобы я перечитывал эту же самую снова.
Мои попытки улучшить ее навыки в чтении не увенчались успехом. Прилежной ученицей ее никак нельзя было назвать. Любые занятия быстро наскучивали ей, особенно те, что требовали от нее хоть маломальских усилий.
Теперь я был уверен, что стремление Мархи к «цивилизации» основано лишь на ее эмоциональных потребностях. Но такое мнение нисколько не умаляло степени величия и уникальности дочери вождя в моих глазах.
Каждодневные чтения занимали непродолжительное время. Изабелле этого было явно недостаточно, и она требовал показывать по вечерам сценки из «дворцовой» жизни.
Вот только сплошь и рядом они носили исключительно интимный характер.
Так желала Изабелла.
Я придумывал что попало, щедро приправляя вечерние «представления» скабрезными шуточками. «Фрейлины», разохотившись, тоже вносили свою посильную лепту. А Марха либо каменела лицом, либо с упоением ковырялась в носу, либо хохотала так, что сотрясался шатер.
Что подтверждало мои предположения о ее болезненной зависимости к эмоциональным развлечениям, правда, в столь извращенной форме.
Что ж, зов плоти, получается, часто звучит посильнее зова разума даже у идеальных людей — людей ВЕТРА…
Надо отдать должное Мархе — весь день она не изменяла принципам и жизненному укладу своего великого племени и только вечером — всё переворачивалось с ног на голову.
Она перевоплощалась в королеву своей вымышленной империи, а я и Уля с Эдитой, иногда и служанки дочери вождя изображали придворных,
— Ваше сиятельство, какое из отверстий вы предоставите в мое распоряжение после этого чудесного бала? — прикидываясь князем, спрашивал я у «графини» Ули.
— Да как вы смеете ставить меня перед таким выбором?! — негодующе восклицала она и тотчас добавляла уже игривым тоном: — Решайте сами…
Мы чинно раскланивались и, естественно, переходили к практической части…
— Баронесса, вы любите сосательные конфеты? — интересовался я у Эдиты.
— Безмерно! — отвечала она, закатывая глаза. — Сплю и вижу «Петушки на палочке»!
— Вам несказанно повезло! Есть у меня один «Петушок». Специально для вас! — подмигивал я ей, и мы приступали к делу…
Меня уже стало мутить от всего этого, а Марха всё никак не могла унять свое любопытство. И я не в силах был сказать ей хоть слово против, не смел даже попытаться перенаправить ее неуемное стремление к «цивилизованности» в другое русло.
Этим бы я наверняка обидел ее, эту славную девушку! Допустить даже намека на подобное, я бы никогда не решился. Она ведь такая милая!
Она — ТА, КОТОРУЮ Я боготворю!
Потому и безоговорочно выполнял все ее прихоти и потворствовал ей во всём, безустанно изобретая пошлые ролевые игры и складывая потешные фразы.
Правда, от меня много сообразительности и не требовалось.
В том, что неугасимо интересовало Марху, было лишь ботаническое — на уровне пестиков и тычинок…
Только через пару недель эйфория, вызванная зельем, заметно утихла, но в моем восприятии почти ничего не изменилось, просто я стал вести себя немного сдержаннее.
Ну не сказать что прямо уж во всём…
Однако отныне не настолько бурно, как это было вначале, я восторгался измененной реальностью, правда, желание сбежать отсюда — у меня будто никогда и не возникало.
Но при этом осознавал, что мой разум порабощен, и я стал абсолютно безвольным человеком и с удовольствием выполняю любые просьбы и даже приказы кочевников — чувствуя себя частью этого великого народа!
В один из обычных дней после традиционного чтения дочь вождя отпустила меня до вечера, может, у нее возникли девичьи хлопоты, а может, она желала провести время в уединении и самостоятельно побыть Изабеллой.
Я бродил по стойбищу, подыскивая для себя достойное занятие, — такое, чтобы непременно тяжелое и обязательно на глазах у кочевников. Мне ведь всё еще нужно доказывать, что я уже стал человеком ВЕТРА. До сих пор я никак не мог понять: приняли меня наконец-то в племя официально или всё еще нет? А спросить об этом отчего-то стеснялся.
Из шатра вождя выскользнул Феофан и подошел ко мне, улыбаясь во всё лицо, заросшее буйной щетиной.
— Как у тебя с Мархой? — лукаво подмигнув, тихо спросил он. — Не совокупился еще с ней?