Та, которую я...
Шрифт:
— Потом расплатитесь, — отмахнулся Устин. — В столице подсобите мне кое в чем.
Мы запрыгнули на телегу. Был Устин вроде и не стар, но вид имел совсем неопрятный: голова лохматая, вместо бороды и усов — торчат редкие пучки волос. Весь запылен, лень отряхнуться. Или незачем ему это. Ворот рубахи надорван, края клочьями лохматятся и нитки во все стороны. Видно, без бабы мужик. Или наоборот сбежал от какой-то.
Мне надоело его разглядывать и оценивать, и я поинтересовался:
— А что за обоз у вас такой? Ни охраны, ни груза. Телега ведь пустая.
— Не
— Грабить? — всколыхнулся я. — В этом мы тебе не помощники!
И посмотрел на реакцию своих товарищей. Пахом равнодушно покачивал свешенной с телеги ногой, а Фомка дернулся и навострил уши.
— Брошенное добро собирать, — усмехнулся в ус Устин. — Защитного купола над столицей больше нет. Очаг императорский погас. Все оттуда и бегут. А мы вот туда.
— Ну, так империя же некуда не делась? — уточнил я.
— А что ей будет, Селеноградии? — хмыкнул возница. — На царское место охотники всегда найдутся. Только имперский центр теперь в другом месте объявят. В поместье того рода, кто власть получит. А нынешней столице, Селенодолу — по любому кердык. Нешто можно господам без очага выжить?
— А в отдаленных деревнях вы ведь без защиты живете? — забрасывал я вопросами.
— Так то ж мы, — отозвался Устин. — Мы привычные. Когда небо или солнце гневаются — под землю прячемся. Ну а если земля трясется, то тут уже никуда не денешься.
— Так почему деревни у желтых полусфер не строят? — не унимался я. — И ближе к господским усадьбам, чтобы их защитой пользоваться?
— Глупости говоришь, — угрюмо буркнул Устин. — На всех не напасешься ни куполов этих, ни места подле барских домов. Да и многие «желтяки» у черта на куличках. На непригодной земле. — И взмахнул вожжами: — Но-о-о! Пшли, конские морды! Да провалитесь вы в Тейю!
Завечерело. Вереница подвод стала сжиматься. Первые уже остановились на ночлег, остальные подтягивались и лепились рядом по кругу. Устин подогнал телегу вплотную к скале, посмотрел наверх — не посыплется ли? Удовлетворенно крякнул и принялся распрягать лошадей.
— А вот тебе и желтяк, — усмехнулся Устин и подмигнул мне: — Строй деревню.
Я осмотрелся. Действительно, чуть дальше находилась желтая полусфера. Я сразу ее и не заметил. Ну да. Кому тут деревня нужна? Горы, мрачная серая долина — раздолье для ветров, пустошь да стремящаяся проникнуть во все дыры пыль. Ни деревца, ни ручья.
Мужики поочередно заходили в желтую полусферу, выносили оттуда еду и воду, и устраивались на своих телегах. Ехали они вроде бы вместе, но на привале преимущественно держались особнячком.
— Да такой толпой мы все запасы прикончим за раз, — констатировал я.
— Так мы же их сюда и завозим, — отозвался Устин. — А ты думал, господа своими хлебами делятся? Да они сроду такого не ели. А то, что они едят, того мы сроду не пробовали.
Он тоже неторопливо отправился к желтому куполу, вернулся с узелком, разложил на телеге нехитрую снедь, развязав принесенную
— Налетай! — позвал он и, старательно пережевывая пищу, наставлял нас: — Под телегой заночуем. Так надежнее. Сена набросаем. А кто замерзнет, у желтяка большой костер будет. Можно к нему. Но особо там не засиживайтесь. Мало ли что ночью может приключиться. Говорят, и клюегорбы опять объявились.
Мы наелись и напились, и только стали устаиваться под телегой, приготовляя себе лежанки из свежего ароматно пахнущего сена, к нам подошел незнакомец. Проскользнул вдоль скалы легкой тенью. Устин уставился на него подозрительным взглядом.
— Здравы будьте, — бодрым голосом поприветствовал незнакомец. — Позвольте я с вами до утра посижу?
— В желтяк сходи, перекуси и у костра вон погрейся, — предложил ему Устин, хмуря брови.
— Да нет, мне тут лучше, — отозвался тот.
Он опустился на ворох сброшенного с телеги сена и откинулся спиной на колесо. Незнакомец был достаточно молод. Его тело было замотанно в какую-то большую дерюгу, и он каждую минуту кутался в нее, словно озяб, хотя дневное тепло еще не ушло.
— Болеешь? — настороженно уточнил Устин.
— Нет-нет, — быстро откликнулся незнакомец. — Это просто от волнения.
— С чего же ты переволновался?
— Как же?! — воскликнул дерюжный. — Жизнь меняется на глазах! Царя больше нет. Империя теперь без императора.
— Так ты рад этому? — спросил, ухмыльнувшись, Устин. — Чем тебе он мешал, царь-то?
— Да царь не при чем, конечно, — сказал замотанный. — Но гибель его — это знак свыше. Новый порядок скоро установится.
— Ну, я уж к этой жизни приспособился, — угрюмо сказал Устин. — Пусть не в ладу со своим барином, но как-то помаленьку тяну лямку. А если дальше не лучше, а только хуже станет?
— Ну да, аристократы сейчас глотку друг другу рвать будут за власть-то, — встрял Пахом. — И эта песенка надолго затянется. Пока глоток господских не уменьшится, пока они основательно не проредят друг дружку. Тогда и Родовых Очагов почти не останется. И что ж в этом хорошего?
— В том то и дело! — воскликнул незнакомец. — Давно пора избавиться от несправедливых подарков Селены. Грядет другой мир, и в нем не будет «избранных». Есть и другая магия. Да и она посильнее будет, чем от Селены. Скоро она поднимется из глубин, и тогда для всех и каждого будет защита, а не только для господ. И каждый человек станет равноправно владеть той магией. Она общая и ее хватит на всех. Надо только ее пробудить.
— Так ты из этих? — с заметным облегчением хохотнул Устин. — Блаженный? Тех, кто сказки сочиняет про Тейю и новую расчудесную жизнь? Ну ладно, мы спать. А для тебя места под телегой не хватит, не обессудь. Хошь наверх взбирайся, хошь так сиди.
А нам тихо шепнул:
— Он или просто мечтатель, или Селена ему ума не додала. Но для нас неопасен. Не лезьте к нему, он и отстанет сам.
И точно. Как только мы забрались под телегу и наперебой засопели, незнакомец затих. Больше не разглагольствовал, даже не шевелился.