Та, кто приходит незваной
Шрифт:
Она пылко отзывалась на любое прикосновение, она стонала и кричала (к чему, собственно, Сергей был не приучен, ведь у него дома, в соседних комнатах, – мать с дочкой, какие крики?!). Но эта открытость, непосредственность Светланы дико польстили ему, кстати.
Их любовный акт напоминал оперетту. Канкан. Варьете. Весело и легко, ни намека на то, что у обоих какие-то проблемы. Только радость и счастье! Ощущение праздника…
Именно с ощущением праздника Сергей и вышел от Светланы под утро. Хмель давно выветрился (да и не так много пили они вчера), поэтому он спокойно
Половина седьмого утра. Тишина в квартире.
Он нырнул сразу под душ, побрился, затем, в махровом халате, бодрый и разгоряченный, старательно ни о чем не думающий, напевая едва слышно себе под нос, отправился в спальню, чтобы переодеться и вновь отправиться на работу.
Лиля, когда Сергей вошел в комнату, резко села в постели – сонная, с взлохмаченными волосами.
– Боже, ты пришел… – пробормотала она хрипло, убирая волосы от лица.
– Пришел и ушел.
– Я не спала всю ночь… Только сейчас задремала. Где ты был?
– А какая тебе разница? – насвистывая, Сергей передвигал рубашки на вешалках. Рубашки, кстати, гладила мать. Не Лиля. А как приятно, наверное, ходить в рубашках, отутюженных собственной женой… Словно ощущая на своем теле прикосновение ее заботливых рук. Вот Света наверняка сама бы ухаживала за ним. Конечно, многие бы сейчас носы наморщили, услышав это слово – «ухаживала», сразу заорали бы о том, что мужик не инвалид, не ребенок, за которыми надо ухаживать, но, блин, любовь и есть забота. И пошли куда подальше эти чокнутые феминистки и одинокие лузеры мужского пола, которые кричат о равных правах супругов, а сами ходят в мятой одежде и едят из консервных банок!
– Я боялась – а вдруг с тобой что-то произошло…
– Ты? Боялась? Разве тебе не все равно?
– Не все равно, – сказала Лиля. Выглядела она и правда плохо – бледная, лицо припухшее, красные глаза. Тени под ними. Наверное, не врет, на самом деле не спала всю ночь.
– Вика и Раиса Петровна очень волновались. Но я сказала им, что у тебя аврал на работе. Я переживала, что ты пропал, но у меня было также чувство, что ты решил меня наказать. Только ты дурак, Сережа. Ты ведь еще и Вику, и свою маму наказывал, когда домой не пришел, на звонки не отвечал… Но я не допустила этого. Я соврала им. А сама ночью все больницы, все морги… – Она не договорила, махнула рукой. Упала обратно на подушки и отвернулась.
– Теперь ты понимаешь, что я чувствовал, – холодно произнес Сергей. – Ты ведь тоже постоянно пропадала и на мои звонки не отвечала.
Ему тем не менее стало не по себе. А и правда, мать с дочкой волновались. А уж они-то ни в чем не виноваты…
– Прости. Я буду предупреждать, что задерживаюсь, – серьезно произнес он.
Лиля молчала, отвернувшись. Сергей переоделся наконец. Надо было выходить из дома, чтобы добраться до работы вовремя. Но мужчина медлил. Наверное, ждал, что Лиля еще что-то скажет, упрекнет его. Но нет, не дождался. Дать понять ей, что он знает про Лазарева? А, зачем…
Сергей вышел из дома, и ледяной осенний ветер обжег щеки. Только сейчас мужчина почувствовал, что устал, что не спал почти всю ночь.
В
А еще Сергей вдруг вспомнил свое детство.
Отец его был бабником, гуленой, но мать почему-то не замечала этого, хотя отец совершал множество проколов, палился по мелочам. Врал глупо и неумело.
Жизнь словно тыкала мать лицом в ошибки отца, но нет, та отворачивалась до последнего, и даже не поверила девице, которая пришла к ним домой и заявила, что ждет от папаши ребенка…
И только когда отец ушел из семьи, мать наконец начала о чем-то смутно догадываться, соображать.
Верно, Сергей был в мать. До последнего не замечал подсказок судьбы.
Лиле позвонила редактор с киностудии, Марина.
– Лиля, кошмар! У Эли начались схватки, и, кажется, там со швом что-то не в порядке… У нее ведь должно быть третье кесарево, ты в курсе?
– Да-да-да, Эля мне говорила… – перепугалась Лиля. – Бедная! Она очень переживала.
– И вот шов, что ли, расходиться стал, и крови много вытекло… Ее утром на «Скорой» увезли. Я подробностей не знаю, да и не хочу вникать, тяжко все это, – продолжила Марина нервно. – Словом, плохо дело. Чащин сейчас в больнице, ждет исхода операции.
– О господи, бедный Герман!
– Да погоди ты причитать! Словами делу не поможешь. Положение усугубляется еще тем, что Нина… Ты знаешь Нину, домработницу Чащиных? Мировая тетка, и швец, и жнец, и член их семьи практически… Так вот, эту Нину вчера вечером, когда она из магазина выходила, пытался ограбить какой-то негодяй (гореть ему в аду!) и стукнул бедняжку по голове. С ней все хорошо, жива, и прогноз благоприятный. Но у нее сотрясение мозга, она тоже лежит в больнице! Недаром же говорят, что беда не приходит одна.
– Что надо сделать? Я готова помочь! – мгновенно отозвалась Лиля.
– Отлично! Короче: езжай сейчас на Берсеневскую набережную, к Чащиным, и посиди с детьми. Глеб-то уже взрослый, но Катька еще мала. Ничего сверхъестественного – приготовить что-нибудь из еды, посмотреть, чистая ли одежда. Можно, конечно, еду на дом заказать, но у Катьки аллергия и проблемный желудок, никакого фастфуда и общепита. Так что только домашнее и диетическое, имей в виду! Там на холодильнике список запрещенных продуктов висит, все просто.
– Хорошо, сейчас еду.
– Спасибо, Лиль, – уже не деловито-взвинченно, а вполне сердечно произнесла Марина. – Тебя потом Грушевская сменит, наша костюмерша. Я ж понимаю, у тебя тоже семья… А Огнев, ну, ты его не знаешь, наш новый звукорежиссер, сейчас для Чащиных домработницу ищет, временную, пока Нина в больнице. И причем, заметь, съемки в самом разгаре, процесс нельзя останавливать, и монтаж скоро… Второй режиссер этим пока занимается, съемками. Словом, ужас и кошмар.
…Лиля написала сообщение мужу: «У Чащиных в доме форс-мажор, Эля в больнице на операции, их дети одни дома, бегу помогать. Когда вернусь, не знаю».