Табельный выстрел

Рясной Илья

Он надеялся только на то, что оснований его держать долго милиция не имеет — все-таки не тридцать седьмой год. А для глубокой проверки необходимо время. И таких задержанных, как он, сотни. И он молится воровской молитвой, чтобы пронесло. Шептал еле слышно:

— Одейся светом, яко ризою, простирая небо, яко кожу, покрывай облаки препояса поясом Пресвятые Богородицы. Свяжи уста, языки и гортани у князей и бояр, и управителей, и вельмож, и у всяких властителей, и у приказных служителей, подьячих и моих супостатов…

Утром дежурный распахнул решетчатую дверь камеры доставленных и кивнул:

— На выход.

В тесной комнате

перед дежурной частью он высыпал на стол все изъятое у Грека — деньги, паспорт, ремень, шнурки, перочинный нож.

— Посмотрите, все ли на месте? Все? Распишитесь… Вот здесь, да… Если будете проживать в городе больше семи дней, обязательно встаньте на учет в паспортный стол.

— Конечно, — заискивающе закивал Грек. — Закон исполнять надо.

Он вышел из отделения, ощущая, что ноги едва его слушаются.

В лицо светило ласковое весеннее солнце. Казалось, за эту ночь мир обновился, стал гораздо уютнее, доброжелательнее. Это ощущение знакомо только тому, кто вырывался из тюрьмы. Для других это обыденность, и они много теряют. Когда оставляешь за спиной мрачные камеры с запахом хлорки и страданий, будто происходит какое-то обновление мира и себя.

Но долго радоваться жизни не получилось. Мрачные мысли навалились. В городе становится горячо. По большому счету, надо съезжать отсюда после того, как засветился. И от Любаши точно валить надо… Но это на первый взгляд. А если здраво рассудить — в каком-то отделении его задержали в числе тысяч таких же неудачников. Ну и что? Кто о нем вспомнит?.. А съезжать — так его дела здесь держат крепко. Братья Калюжные добыли обрез охотничьего ружья. И собирают сведения о перевозке зарплаты инкассаторами. Там деньги большие должны быть. Вот выгорит дельце, после этого и настанет пора уходить отсюда — уже навсегда. Можно даже этих дураков братьев с собой прихватить — все-таки сколотить банду, да еще из проверенных душегубов, дорогого стоит. Они на него еще поработают…

Так что придется ему пока остаться в Свердловске. И возвращаться к Любане. К Норке. К ее безумным ласкам и шампанскому с икоркой. К ней…

Глава 17

В кабинете звучало радио, доносившее актуальные новости:

«Москва. Продолжаются успешные испытания нового советского межконтинентального пассажирского авиалайнера «Ил-62», который специалисты считают новой важной вехой в мировом гражданском авиастроении…

Дели. Заявление представителей Китайской Народной Республики о том, что СССР не является азиатской страной и не может участвовать во Второй конференции стран Азии и Африки, является абсурдным, — сказал председатель всеиндийской ассоциации солидарности стран Азии и Африки Тара Чанг».

Поливанов, просматривая бумаги, одновременно прижимал плечом трубку, выслушивая длинные гудки. В Москве, похоже, его заместителя нет на рабочем месте.

— Босс, вы титан, — уважительно произнес Маслов. — Вы читаете документы, накручиваете телефонный диск и одновременно слушаете радио. Такое мог только Гай Юлий Цезарь.

— Он тоже слушал радио? — поинтересовался Поливанов, кладя трубку на телефонный аппарат.

— Он тоже делал массу дел одновременно.

— Тебе заняться нечем?

— Чтобы мне — и нечем заняться? Быть такого не может. Через полчасика с Абдуловым поедем в Октябрьский район. Там двух интересных кренделей задержали. Примерять будем.

— Примерь,

примерь, — кивнул Поливанов.

— Как костюмчик в универмаге — если размер подойдет — упакуем и доставим.

— Вот почему ты такой говорливый?

— А я при чем, босс? Язык — он ведь сам болтается. Он такой своенравный.

Поливанов снова пододвинул к себе объемистую папку литерного дела с грифом: «Совершенно секретно». Глаза уже еле видели от бесконечного мельтешения букв и строк. Ощущалась усталость. Не физическая — все же не мешки с песком ворочаем, а нервная. Хуже нет работы, которой не видно конца и в которой пока не просматривается смысл.

А работа идет. Перелопачиваются по которому разу оперативные альбомы, списки судимых за аналогичные преступления. Участковые обходят территорию, дома, предприятия, беседуют с людьми. Паспортистки, стирая пальцы и сажая зрение, перебирают тысячи карточек, отслеживая передвижения людей, в отношении которых есть хоть тень сомнения в добропорядочности. Каждое происшествие, драка, пьяный скандал в тот страшный день — все попадает в поле зрения. Кто уехал из города после случившегося. У кого деньги появились. Кто запил не по средствам. Административно задержанные, арестованные, доставлявшиеся в милицию — все подвергаются тщательной проверке.

Есть правило — если забрасываешь мелкую сеть, даже если и не выловишь сразу акулу, так мелкой рыбешки набьется по самое не хочу. Так что, как всегда это бывает при проведении таких широкомасштабных мероприятий, за считаные дни милиции удалось поднять десятки старых зависших дел — больше двадцати краж, хулиганство с применением холодного оружия, один разбой и даже трехлетней давности убийство. Среди этих «глухарей» было похищение с последующим жестоким расчленением и поеданием двух колхозных хряков четыре года назад — воры просто обалдели, когда их арестовали, хотя они уже и вкус той свинины забыли.

Особое внимание в работе уделялось связям погибшего главы семьи, как по работе, так и личным. Оперативники подняли материалы по тому хозяйственному делу «Вторчермет», где он сначала проходил подозреваемым, а потом неожиданно стал свидетелем. Направлялись запросы в колонии, где сидят осужденные по тому делу, чтобы тамошние оперативники поработали там с ними, посмотрели, не зарядили ли расхитители соцсобственности кого-нибудь из освобождающихся зэков на разборку с Фельдманом — такое тоже бывает. Мол, навести нашего товарища, который нас сдал, и спрос с него учини за всех нас. А что найдешь в доме — все твое… Но ничего там не удалось выявить. Проверялись все работники Шарташского рынка, в том числе ранее уволенные, судимые. Кстати, судимых там оказалось полно, тянут как магнит к себе рынки эту публику… Агентура истоптала все ноги и пропила печень, разводя корешей на разговоры за жизнь и за душегубов. В прилегающих областях тоже сильно напрягали контингент.

КГБ, оправдывая свое народное прозвище «Комитет глубокого бурения», копал вглубь, шурша в своих секретных кабинетах секретными бумагами и ища злобных черносотенцев и антисемитов. Ну и заодно выискивая, кто в городе активнее других слушает «Голос Америки» и распространяет слухи о еврейских погромах.

Информации шла масса. Какой-то потоп всемирный. И ничего не удавалось вычленить внятного. Поливанова это начинало бесить.

Опереная удача — фетиш уголовного розыска, за которую обязательно поднимают стакан на застольях. Где же ты?