Табу и невинность
Шрифт:
Этот поначалу ограниченный, скромный политический проект, культивируемый в оппозиционных кругах нескольких стран региона, быстро получил радикальные идеологические интерпретации. Указанным островам общественной независимости предназначалась роль провозвестия будущих форм коллективной жизни. Гражданскому обществу, формирующемуся в подчиненной Европе, предстояло стать ответом не только на кризис коммунистических государств, но и на проблемы западных обществ. В нем видели предтечу такого цивилизационного изменения, которое выведет народы за пределы коммунизма и за пределы традиционной либеральной демократии (Гавел, Конрад, Куронь). Эти идеи опирались на разные источники. Определенную роль играли остаточные следы левых утопий о ликвидации государства; существенное значение имел распространяющийся в мире с середины 1970-х годов бунт против гипертрофии государства, в том числе и демократического, принявший в конечном итоге облик консервативной революции; некоторое значение имела также, вероятно, очередная волна рефлексий по поводу наблюдаемого кризиса демократии: в консервативном издании Самюэля
Среднеевропейская идея гражданского общества, подчеркивающая его радикальное противопоставление государству, оставалась в тесной связи с описыванием текущей действительности стран «реального социализма» как тоталитарной. На Западе тоталитарная модель распространилась после войны под воздействием размышлений о природе и последствиях нацизма и сталинского коммунизма. Обе эти системы опирались на видение политики как перманентной войны с применением террора в массовых масштабах; одни вели ее против «внешних» врагов, другие – против врагов «внутренних». С конца 1950-х годов на Западе пригодность и полезность тоталитарной модели широко оспаривались. Пользование ею отождествлялось с «воинственным антикоммунизмом», в ней видели идеологически искаженную, даже извращенную картину сложного мира, выбор варианта холодной войны в международных отношениях. Известные специалисты замечали, казалось бы, только второстепенные различия между демократическими странами и советским лагерем. Предпочиталось говорить не о коммунизме, идеологии, насилии, а просто о модернизационных, мобилизационных, бюрократических, корпоративных системах. В коммунистических странах часто видели плюрализм: организационный, институциональный или бюрократический – несколько иной, чем на Западе, но все-таки плюрализм.
В то же самое время в странах, управляемых компартиями, в их независимых кругах действительность все чаще представляют в категориях тоталитарной модели, заимствуя язык у Джорджа Оруэлла и Ханны Арендт [64] . Доминирующий в оппозиционной публицистике образ «реального социализма» был во многих аспектах столь же нереалистичным, как и описание, предлагаемое влиятельными кругами западной советологии. Запоздалая карьера тоталитарной модели была результатом двойного процесса, который происходил в группах оппозиционной интеллигенции. С одной стороны, левые круги после советской интервенции в Венгрии и Чехословакии, после польского Марта 1968-го [65] окончательно теряют веру в возможность какого-либо реформирования социализма. Следствием этого было чувство бессилия, психическая и житейская маргинализация тех групп, которые раньше пробовали трансформировать этот строй изнутри. С другой стороны, карьера «тоталитаризма» связывалась с появлением на публичной площадке таких групп и сообществ, которые всегда были враждебны коммунизму, однако до момента некоторого его смягчения им не хватало возможностей, мужества или веры в разумность публичной деятельности. Они концентрировались на укреплении религии и Церкви, на культивировании традиций, часто посвящали себя «органической работе» [66] .
64
Ханна Арендт (1906–1975) – известный философ и историк. Родилась в еврейской семье в Ганновере, училась у М. Хайдеггера и К. Ясперса. Перед приходом к власти нацистов бежала во Францию, а затем, в 1941 г., из оккупированного Парижа в Нью-Йорк. Преподавала во многих университетах США, постепенно завоевав репутацию одного из ведущих политических мыслителей страны. Среди ее фундаментальных исследований – «Истоки тоталитаризма» (1951), «Ситуация человека» (1958) и «О революции» (1963).
65
Ему будет далее уделено много внимания в разных местах данной книги, в том числе посвящено отдельное эссе.
66
Этот термин восходит к понятию органической работы на польских землях в 1815–1905 гг. – одному из основных требований позитивизма, призывающего все слои общества к солидарным усилиям по экономическому развитию (прежде всего развитию торговли и промышленности), а также по укреплению внутренних связей между отдельными «членами» общественного организма. Вся идея органической работы исходила из убеждения, что общество – это своего рода живой организм, который может эффективно функционировать только в том случае, если каждый из его членов (органов) здоров и крепок.
Парадоксальность того описания действительности, которое доминировало у зарождающейся оппозиции, состояла среди прочего в том, что само публичное существование этой оппозиции было возможным в большой степени благодаря неохотному, селективному, репрессивному, но все-таки позволению со стороны государства, именуемого ею тоталитарным. Такая терпимость была вовсе не итогом веры правящей касты в достоинства плюрализма, следствием «демократизации» или «либерализации» социализма, а результатом старения последнего, прогрессирующей утраты его жрецами и стражами всякой веры в собственную миссию, следствием нажима со стороны Запада, вооруженного хельсинкскими постановлениями и деньгами для займов, а также, наконец, жаждой социалистических нуворишей найти дорогу в западные салоны.
Тоталитарная модель, которая оставляла желать много лучшего в качестве инструмента для описания действительности,
Роль оппозиции в сокрушении государственной монополии на информацию и на интерпретацию фактов, в подрыве правомочности того, что официально характеризовалось как «реальное» и необходимое, была, без сомнения, огромной. Оппозиция сильно содействовала возникновению сферы независимой публичной жизни, которая влияла на формирование современной идентичности поляков и других народов региона. Она играла важную образовательную, просветительскую роль, творила образцы, популяризировала гражданские модели поведения и психологические установки, а также идеи правового государства.
Однако вместе с тем надо видеть и границы ее достижений. Это была попытка построить в Центральной и Восточной Европе минимальное гражданское общество, которое должно было выполнять оборонительную функцию, защищать от коммунистического государства. Ведь фундаментальной основой существования оппозиции было чувство идейной и моральной общности, радикализм критики государственного порядка, который воспринимался как глубоко противоречащий элементарным принципам этики. Каждое из этих понятий: минимальное, оборонительное, моральное – описывает другой аспект и единичный характер того исключительного явления, каким была центрально- и восточно-европейская оппозиция. Одновременно оно разъясняет, почему указанное «гражданское общество», построенное в радикальном противостоянии коммунистическому государству, было вместе с тем тесно с ним связано. И не могло не рухнуть вместе с этим государством.
Во многих странах выходу из коммунизма сопутствовала атмосфера понятного праздника. Ненадолго конституировалось революционное гражданское общество. Люди, в одиночестве ищущие решения своих проблем, мирящиеся с двоемыслием и двоеречью, вдруг обнаруживали в себе чувство достоинства, память о страданиях, об актах насилия, жертвой которых они становились, а также интенсивное осознание своей нынешней силы, братства, общности. Польша познала это ошеломляющее чувство в дни первого паломничества Иоанна Павла II, потом после Августа 1980-го и совсем чуть-чуть – в 1989 году. Другие страны региона в большей или меньшей степени пережили праздник в 1989 году или несколько позже. В момент коллективного воодушевления эти страны, похоже, удовлетворяли тем условиям, которые [видный социолог, профессор Чикагского университета] Эдвард Шилз ставил когда-то истинно гражданским обществам: «Гражданское общество – это общество, в большой степени характеризующееся всеми разделяемым коллективным самосознанием – познавательным и нормативным» [67] .
67
Edward Shils, Co to jest spolecze'nstwo obywatelskie («Что такое гражданское общество»), w: Europa i spolecze'nstwo obywatelskie («Европа и гражданское общество»), wyd. Znak i Fundacja im. Stefana Batorego, Krak'ow 1994, s. 10. – При-меч. авт.
Конец иллюзии
Взрывоподобный крах ancien r'egime сопровождался эйфорией. Будущий министр иностранных дел Чехословакии Йиржи Динстбир рисовал картину «гражданского общества у власти». Бронислав Геремек в ходе конференции в Кастель Гандольфо в августе 1989 года говорил: «Нам нет нужды давать его [гражданского общества] определение. Мы его видим и чувствуем». Казалось бы, вот дух, издавна ищущий общественного воплощения, нашел наконец-то свое место! Но ненадолго. Чувство триумфа, атмосфера праздника, а вместе с этим и вера в гражданское общество быстро миновали, оставив у многих участников ностальгическое ощущение тоски по утраченному идеалу.
Спустя несколько лет президент Вацлав Гавел хорошо выразил надежды и разочарование, когда писал: «В атмосфере всеобщего братания и энтузиазма, типичной для времен ноябрьской революции, многие из нас питали надежду… что наступит также какое-то значимое изменение в самом способе нашего человеческого сосуществования. Представлялось, что люди скоро выползут из эгоистических скорлуп, в которые их вогнал коммунистический режим, и что вся общественная жизнь вдруг обретет значительно более человеческие черты. Представлялось, что люди перестанут быть плохими, злыми по отношению к окружающим и что в них навсегда останется хоть немного от того чувства братства, которое революция извлекла из их душ. Представлялось, что такие ценности, как солидарность, духовные измерения жизни, любовь к ближнему, терпимость, воля к взаимному согласию или обыкновенная тактичность, внезапно переживут какой-то ренессанс» [68] .
68
Vaclav Havel, W piata rocznice „aksamitnej rewolucji”, 17 listopada 94, zob. „Gazeta Wyborcza” 14–15 stycznia 95. (Гавел В. В пятую годовщину «бархатной революции», 17 ноября 1994 г. см.: Газета выборча. 14–15 января 1995 г.) – Примеч. авт.