Табу на вожделение. Мечта профессора
Шрифт:
— Марат? — робко позвал мальчуган, остро ощутив перемены в его настроении. — Я что… провинился?
Мужчина остервенело стиснул кулаки. И зубы.
Да так сильно, что желваки ходуном заходили.
«Все провинились! Все вокруг!»
— Нет! — прокаркал охрипшим голосом — в глотку будто битого стекла напихали. — Все хорошо!
Но Артем явно сомневался. Нервно переминаясь с ноги на ногу, он с преувеличенным интересом уставился на свои пальцы. Его плечи поникли.
Не
— Никогда не опускай головы! — велел строго. — Пусть другие опускают!
— Хорошо… а ты на меня не злишься?
«Разве я могу? Ты ведь так сильно похож на своего отца! На брата, которого у меня отняли! На брата, которого я не смог защитить! Я вижу в тебе его. Те же глаза. Нос. Брови. Ты так же поджимаешь губы, когда волнуешься. Нет, я не злюсь — я в гребаной ярости! Но… не на тебя!»
Стараясь не выказать своей собственной слабости, он погладил мальца по голове, взъерошив своей грубой пятерней его чуть отросшие волосы:
— Не злюсь.
— Правда?
Марат кивнул:
— Ты не сделал ничего, за что я мог бы злиться на тебя.
Малой облегченно вздохнул. Затем, не дав опомниться, забрался к нему на колени и ласково прильнул к его плечу. Он в свою очередь покровительственно стиснул племянника в своих объятиях.
А в следующий миг услышал тихое:
— Ты не бросишь меня? Никогда?
Мужчина замер. Его чертово сердце болезненно сжалось за ребрами.
— Артем? — отозвался настороженно, когда смог наконец-то сделать полноценный вздох. — Откуда в твоей голове такие мысли?
Мальчуган тяжело вздохнул:
— Так ребята в саду говорят!
— Нашел кого слушать! — невольно повысил голос, едва сдерживаясь от более крепких выражений. — Взрослый парень, а всяким задирам веришь!
— Но они…
— Они не могут знать, как сильно ты мне дорог!
Артем улыбнулся. Хотел что-то сказать, но не успел — хлопнула входная дверь. Встрепенувшись, он соскользнул с его колен и рванул в сторону выхода с громкими воплями:
— Это бабушка? Бабуля пришла?
Каримов поднялся следом и потянулся, разминая затекшие мышцы.
— Не знаю! — подмигнул племяннику. — Пошли проверим, что ли?
Через несколько минут они спустились на первый этаж. Мать мужчины — Таисия Семеновна — к этому моменту уже успела снять обувь и верхнюю одежду. Завидев их, женщина первым делом обняла и поцеловала сына, выказывая ему свою любовь и уважение. А после подхватила на руки внука и принялась ворковать уже с ним, без конца приговаривая:
— Ах ты мой дорогой! Ты ж мой родненький! Как дела у моего внучка?
Малец повис на ней, искренне улыбаясь и задорно хохоча.
— Все хорошо! Мне сегодня снилась мама!
— С какого еще неба, сынок? — нахмурилась женщина.
Артем тыкнул пальцем вверх и с благоговением повторил:
— С того, где они с папой теперь живут!
— А-а-а! — задумчиво протянула она. Затем, поставив ребенка на пол, строго велела: — Ступай-ка поиграй в свои игрушки, Темочка! Мне нужно поговорить с твоим дядей с глазу на глаз.
Послушно кивнув, тот проворно удалился.
А Таисия Семеновна с укором посмотрела на своего сына.
— И как прикажешь это понимать?
Марат невозмутимо уставился на миниатюрную, почти «полутораметровую» родительницу с высоты своего роста.
— Что именно?
— Ты сказал ребенку, что его мать умерла!
Мужчина раздраженно отмахнулся от ее слов:
— А что я должен был сказать?
— Правду!
— Правду? — дикий хохот. — Ты, должно быть, шутишь?
— Да, правду, Марат! Ты должен был сказать правду! Но… как-то очень аккуратно. Завуалированно. Его мать жива! И он имеет право…
— Только мне решать, кто и на что имеет право в моей семье!
— Ты ее сперва создай! — строго обрубила она его. — А потом решай!
— Мама! — не менее сурово рыкнул Каримов. — Не провоцируй меня на грубость!
— Ты хоть понимаешь, что творишь? А если она объявится? Если Дарья когда-нибудь объявится? Ты хоть представляешь, какой у ребенка будет шок? Он ведь всю свою сознательную жизнь будет считать ее мертвой!
Мужчина пристально посмотрел на мать. Таким гневным предостерегающим взглядом полоснул, что та нервно сглотнула и умолкла на полуслове.
— Не объявится! — холодно выдал он. — Уж это я тебе гарантирую!
Некоторое время Таисия Семеновна молчала.
Но немного погодя она осуждающе покачала головой.
— Уму непостижимо! Сынок, нельзя же о живом человеке говорить, как о…
— Нельзя? — взорвался Каримов. — Ребенка своего бросать нельзя! Нельзя оставлять его на лестничной площадке, как… сраного щенка! Как ненужный мусор! Вот что действительно делать нельзя! И будь уверена, если я когда-нибудь встречу эту суку, то придушу ее собственными руками!
— Марат! — ласково позвала мама, нежно накрыв его грубую щетинистую щеку своей нежной теплой ладонью. — Мы не знаем, почему она так поступила. Даша ведь совсем юная тогда была. Маленькая. Глупенькая.
Словно обжегшись от родительского тепла, он отстранился.
А после ядовито заметил:
— Значит, как под Тимура ложиться, она взрослая была. А как ребенка воспитывать, так сразу маленькая? Нет, мама! Здесь дело в другом. Эта дрянь специально забеременела, чтобы сына твоего окольцевать. А когда его внезапно не стало, делать аборт было уже поздно — пришлось рожать!