Таежное спецхранилище

Синицын Олег Геннадьевич

Человек-ретранслятор на миг замешкался возле меня, словно забыл, кому подчиняется.

–  Мы все умрем!
– пробормотал он, посмотрев на меня запекшимися ранами, на месте которых когда-то находились глаза.
– Все умрем. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все…

Остановившись у двери, дитя плесени злобно шикнуло на своего переводчика. Мужчина резко замолчал и мучительно схватился за виски. Спустя пять секунд в операционной не было ни его, ни гнойного урода - их место занял горбатый спец по ковырянию в человеческих

внутренностях.

* * *

Горбатый хирург взялся за дело педантично и не спеша. Натянул на руки прозрачные шестипалые перчатки, раскатав их почти до локтя, спрятал нижнюю часть лица под белой маской. Нажал под столом какую-то педаль, отчего хирургический комплекс опустился ниже. Вспыхнувшие дополнительные лампы окутали меня ярким светом. Фигура инопланетного потрошителя и инструменты, нависавшие над бледной грудью, затемнились и истончились. Мое тело и его ощущения - вот что выдвинулось на первый план. В ушах слышалось собственное дыхание и удары сердца. Через минуту к ним добавится невыносимая боль, с которой я останусь наедине.

Тень, в которую превратился злобный хирург, шевельнула рукой. Тупой конец одного из щупалец накалился до красноты и, тихонько жужжа, поплыл в район правого плеча. Волна теплого воздуха мягко протекла по груди, и, не успел я подумать, что меня наконец хоть что-нибудь погреет, как сустав придавило к столешнице, и плечо охватила жгучая боль. Ноздрей коснулся тошнотворный запах горелой кожи и паленых волос. Щупальце убралось, оставив на плече розовато-красное клеймо с отпечатком маленького иероглифа.

–  Нуомер, - пояснил горбун.

И без тебя понятно, урод!

Как я понял, из перечня процедур анестезия была исключена за ненадобностью, поэтому следующим, с чем я познакомился из богатого инструментального набора, стала игла, больше подходящая для инъекций крупному рогатому скоту. Она подобралась к нижней части живота, замерла на секунду, в течение которой кишки в нем от страха скрутились в холодный тугой узел, и толчком вошла в плоть. Я почувствовал внутри себя тонкий металлический стержень, кажущийся невероятно длинным. Идущая от иглы трубка окрасилась в красный цвет, висевший слева прозрачный сосуд стал быстро наполняться темной кровью. Фигура пришельца и инструменты закружились перед глазами. Я дернулся, пытаясь вырвать из пут, но горбатый хирург ткнул меня чем-то подмышку, отчего отнялся весь плечевой пояс.

–  Твою мать! П-паскуда! Сволочь! Гад!

На этот раз он мне не ответил. По крайней мере, словесно. Он ответит мне другим способом, у него этих способов было изобилие. Из пазов хирургического стола поднялись две металлические лапы и стиснули грудную клетку с обоих сторон. Горбун глянул куда-то вниз, очевидно ставя ногу на педаль. Раздалось гудение бормашины, такой высокий, воющий звук. Из скопления инструментов выдвинулась фреза, раскрутилась и стала толчками опускаться на грудину. Горбун, изуродовавший многих людей, а теперь занявшийся мною,

безучастно контролировал ход инструмента.

Я непроизвольно дернулся, пытаясь убраться от сверкающего круга заточенных камней, хотя и понимал, что все равно никуда от них не денусь. Вращающаяся фреза приближалась, а я был бессилен от нее убраться. Игла, воткнутая в какую-то брюшную артерию, продолжала тянуть кровь. Над пахом задвигалось еще одно щупальце со скальпелем… Скоро во мне окажется несколько килограммов острозаточенной стали, которая разделит меня на части, а я буду за этим бессильно наблюдать. И вряд ли мне выпадет радость лишиться сознания - к несчастью, нервы у меня очень крепкие.

Фигура безжалостного горбуна нависала надо мной. Сквозь свет я разглядел выражение глаз. Мерзавцу доставляло удовольствие наблюдать, как беспомощная жертва мечется в его пыточном оборудовании. Он наблюдал за этим каждый раз, мучения жертв доставляли ему удовольствие.

Фреза визжала у меня в ушах, готовясь вскрыть грудную клетку, когда в комнате внезапно прогремел ружейный выстрел. Часть света моментально погасла, и на меня посыпались горячие осколки. Горбатого хирурга бросило на стену, где он оставил большую часть живота и промежности. Фреза крутилась, но опускаться перестала - управляющей ей стопа больше не лежала на педали.

Я поднял голову.

В проеме раскрытой двери с Кирюхиной двустволкой в руках стоял Степан Макарыч. Я едва его узнал: шапка и полушубок были вымазаны в чем-то сером, делая фигуру неброской на фоне стальных стен.

–  Дед!
– воскликнул я дрогнувшим голосом.

–  Держись, Валерочка.
– Прихрамывая на левую ногу, он вошел в комнату, попутно перезаряжая ружье. Две пустые гильзы поскакали по полу. Горбун барахтался возле стены, размазывая по ней свои внутренности и протяжно скуля. Картечь, особенно при выстреле дуплетом, могучая вещь.

–  Больно, паскуда?
– заботливо поинтересовался дед.
– Будешь знать, как мучить русского офицера!

Я моргнул от изумления. Как он сказал? Кого мучить? Русского офицера? Это он про меня, что ли?

Про меня?

Одиночный выстрел в голову оборвал мучения горбуна. Степан Макарыч подбежал к столу и на миг растерялся, когда увидел окружавшее меня оборудование.

–  Как тут?
– пролепетал он, вертя головой.

–  Провода на запястьях. Их сначала обрежь.

–  Момент!

Приставив ружье к столешнице, дед принялся раскладывать перочинный нож. Руки у него тряслись, и ноготь большого пальца постоянно соскальзывал с крошечного паза.

–  Ну что, пригодился тебе хромоногий дед?
– попутно спросил он.
– Лихо я его разделал, мразь гестаповскую?

–  Руки у тебя дрожат тоже лихо.

–  Так страшно же!

Меня охватило истеричное хихиканье, голый живот нервно задергался. Через две секунды хихиканье превратилось в рыдания, глаза наполнила влага.