Таежный бурелом
Шрифт:
Бригада Тихона Ожогина пробивалась к Каульским высотам. Их обороняла дивизия чешского полковника Смутны и белогвардейский полк.
Тихон сполз в воронку от разрыва тяжелого снаряда, расправил затекшие от долгого лежания плечи, добыл огнивом искру, закурил. Комбриг был мрачен, отец сообщил ему о смерти старшего брата.
К нему спустился Игнат Волочай. Обнял друга за плечи, шепнул:
— Не тужи, Тихон… Война…
Из перелеска, ошалело вертя мордой, выскочил медвежонок. Он сел на задние ноги, заскулил.
— Видать,
— Думает, что весь этот переполох затеян из-за него…
— Может, и так, — хмуро отозвался Тихон.
Шальная пуля ударила медвежонка. Пронзительно скуля, звереныш стал кататься по земле, стараясь ухватить когтистой лапой то место, где сочилась кровь.
Игнат рванулся вперед, но Тихон схватил его за руку.
— Лежи, удалая голова.
Игнат, подражая медведице, стал звать к себе медвежонка. Тот вытянул шею, прислушался, ответил ласковым урчанием, пополз на зов.
Игнат вцепился пальцами в густошерстный загривок, втащил медвежонка в окоп, прижал пушистое тело к своей широченной груди, ощущая под ладонью трепещущее от страха сердчишко.
— Не бойсь, не бойсь, вреда не будет, — добродушно усмехаясь, басил он.
Медвежонок поднял голову и, тоненько скуля, захватил Игнатов палец, стал сосать. Язык был жесткий, как наждачная бумага, он царапал кожу, а довольный Игнат широко улыбался.
…Легионеры Грэвса поднялись в атаку. Полк шел развернутым строем, на ходу ведя огонь.
Тихон припал за пулемет.
— Так их, елки-палки, крой под микитку! — возбужденно выкрикивал Волочай, передергивая затвор и коленкой легонько прижимая к стенке окопа дрожащего медвежонка.
Стрелял он спокойно, наверняка.
Легионеры залегли, приникли к перепаханной снарядами земле. И вдруг какой-то высоченный солдат поднялся из их рядов. Размахивая белым платком, он побежал к красногвардейцам, на ходу что-то крича.
Игнат удивленно смотрел на приближающегося легионера. Он никогда не видел людей ростом выше, чем он сам. Легионер же был явно выше. И это поразило его больше, чем то, что вражеский солдат решил перейти на сторону красногвардейцев.
— Ого! — пророкотал Игнат. — Этот парень мамке в свое время хлопот немало принес. Ишь, буйвол какой!
Перестрелка прекратилась. Легионеры приподнимались, кричали вслед великану:
— Келлер!.. Келлер!..
В спину солдату ударила пулеметная очередь. Он упал, зарылся головой в траву…
Ночью Игнат Волочай долго ползал по полю боя, отыскивая перебежчика. Нашел его в кустах, куда отполз великан. Сердце еще билось, но он был без сознания. Игнат взвалил легионера на спину и понес в свой окоп.
Санитары промыли ему раны, забинтовали.
Под утро, когда уже пришли санитары, чтобы доставить перебежчика в лазарет, Келлер
— Лежи, лежи, — успокаивал его Волочай, подавая воды. — На, испей, внутре-то, поди, горит. Угостил тебя пулеметчик, долго будешь помнить.
Келлер застонал. Мутными глазами уставился на рыжебородого русского. Видимо, что-то подсказало ему, что это он его спас.
— Спасибо, — с трудом выговорил легионер неподатливое русское слово.
Его положили на носилки и понесли в лазарет. Келлер забеспокоился, потянулся, пытаясь что-то вынуть из кармана. Ему помогли. Он взял записную книжку, написал по-английски свой адрес и протянул листок Волочаю.
— Приезжай, когда не будет войны…
Волочай осторожно обнял Келлера.
— Прощай, брат, прощай! Жив буду, напишу.
Утром бой возобновился. Бригада Тихона Ожогина пошла на прорыв обороны противника.
Из-за скал стеганули пулеметы, загрохотали трехдюймовые орудия.
Тихон Ожогин поднялся во весь рост:
— Вперед, за Советскую Россию!
Не оглядываясь, Тихон побежал вперед, увлекая за собой красногвардейцев. Союзные войска отступили, окопались на новых позициях. Бой разгорелся с новой силой.
Начался штурм сопки Круглая, укрепленной скорострельными орудиями. За прицельными рамками стояли офицеры. Они заменили орудийную прислугу.
Под градом шрапнели и пулеметного свинца красногвардейцы всю ночь шаг за шагом продвигались вверх. Цепляясь за острые камни, в кровь раздирая руки, самоотверженно шли на приступ. Тихон Ожогин первый перескочил каменный бруствер. Гул выстрелов затих. Завязалась рукопашная.
Взошло солнце. Штурм Каульских высот закончился. Над трехглавой вершиной скальной сопки Круглая взвился советский стяг. Бригада Тихона Ожогина продолжала теснить противника в степь, под удар пулеметных тачанок.
В бой вступали все новые и новые резервы интервентов. Подразделения бронемашин и танкеток несколько раз бросались в атаку, чтобы прорваться на Хабаровск, но моряки Коренного бесстрашно отражали этот натиск. По обе стороны железнодорожного полотна догорали бронеавтомобили, танкетки, лежали исковерканные вагоны.
Кожов поднялся к Тихону Ожогину на наблюдательный пункт, устроенный на высокой сосне. Он был собран, предельно напряжен. И только пальцы, вздрагивающие на эфесе клинка, выдавали его нетерпение.
— Не пора ли, товарищ командир?
— Обождать надо. Пусть Отани все резервы втянет.
— Тяжело пехоте.
— Вижу.
Из перелеска вылетел белоказачий полк на вороных конях. Казаки в черных папахах, как на параде, картинно разворачивались в лаву. На черном знаменя горел двуглавый орел. Это был лейб-гвардейский Уссурийский полк. Четыре георгиевских креста сверкали на знамени. Полк в бой вел наказной атаман Калмыков.