Таежный гнус
Шрифт:
Казалось бы, все логично, все — в рифму. И все-таки, в коротких промежутках между приступами мужского желания, Добято мучительно пытался нащупать истинные мысли женщины. Причина — в случайно подслушанном обрывке беседы между знахаркой и ротным старшиной. Который, по мнению Зосимова, сдружился с исчезнувшим командиром роты.
Версия, ранее отвергнутая, снова выплыла на свет Божий. Схватка с коротконогим бандитом могла быть заранее оговоренной и отрепетированной.
После сытного застолья, с удовольствием отведав сочные голубцы, сыщик почувствовал необычную слабость.
Александра поставила на веранде раскладушку, покрыла её мягким матрасиком, в изголовье бросила духмянную подушку.
— Почему казак гладок — поел да набок, — посмеялась она. — Вот и вы прилягте, пусть жирок завяжется, а то кости вот-вот кожу продырявят.
— Неудобно, — поежился Добято. — Не привык. Вы станете посуду мыть, по хозяйству заниматься, а я — отдыхать?
— Такое уж Божье установление… Кому сказано ложиться? Сами устроитесь или силком заставить?
Тарас Викторович представил себе, как женщина станет укладывать его на раскладушку, как её нежные руки невесомо лягут на его грудь. Удержится ли он, чтобы не обнять красавицу, не привлечь к себе? Наверно, не сработает хваленная сила воли… Вдруг Сашенька не покорится — отвесит нахалу звонкую пощечину…
Добято поторопился занять указанное ему место. Александра заботливо укрыла его теплым одеялом, подоткнула с боков. Тарасик заметил — женщина старается не дотрагиваться до него. Интересно, за кого она больше бояится — за мужчину или за себя?
Охватившая Тарасика разнеженность так и не помогла — он не уснул. Лежал, прислушиваясь к звукам, долетаюшим из дома, по детски прижмуривался, притворялся спящим, когда хозяйка выглядывала на веранду. И счастливо улыбался. За последние десять лет он отвык от женской заботы, приучился ухаживать за собой сам. Убирался, стирал, готовил еду, засыпал и просыпался.
И вдруг сейчас его охватил блаженый покой главы семьи, которого по настоящему любят и уважают…
Прапорщик вернулся затемно. Веселый, разговорчивый.
— Все вызнал, Тарас Викторович. Пойдем с вами к Бесовой сопке. Там, говорят, тетерева десятками бродят, белки на мушки прыгают… Жаль только, главного советчика не застал — Васька Чудаков отправился с обходом. Оглядеть свою лесную епархию… Голоден я, хозяюшка, будто весенний волчина.
— Мой руки, «волчина», а я пока разогрею голубчики, полью их сметанкой… Ежели имеется желание, можешь с»есть тарелку борща — наваристый получился, ароматный.
Забота Александры о другом мужчине — неприятна и болезненна. Мысленно Тарасик успел привыкнуть к мысли о том, что полюбившаяся женщина — его собственность. И вдруг она ухаживает за жирным прапорщиком: сливает ему на руки, нарезает крупными ломтями хлеб, разогревает и подает голубцы… Легко ли видеть такое?
Ревность породила гнев. Добято поднялся с раскладушки, подошел к окну и повернулся к обеденному столу спиной. Поэтому он не заметил всепонимающей ласковой улыбки Сашеньки, укоризненное покачивание головой. Дескать, милый дурачек, ничего-то ты не понимаешь, к чему
Торопливо умывшись, прапорщик с аппетитом с»ел горшок борща, голубцы, сыто потянулся. И полез по лестнице на мансарду.
— Почему казак гладок — поел да набок, — снова не без ехидства пропела Александра. — Советую и вам, Тарас Викторович, последовать его примеру. Больно уж нездоровый у вас вид… Выпейте столовую ложку вот этого отвара — до самого утра не проснетесь… Не бойтесь — разбужу.
— Я ведь уже отдыхал, — заикнулся было Добято.
— Какой там отдых? К тому же, вы не спали — о чем-то своем думали… Признайтесь, семью вспоминали, детишек?
Добято уже открыл рот, чтобы грохнуть: нет у меня никого, ни жены, ни детей, одинок, но во время спохватился. По наблюдениям и рассказам все мужики, едва выедут за семафор, становятся неженатыми, одинокими, которых необходимо пожалеть, пригреть… Вдруг Сащенька то же вообразит?
— Никого не вспоминал, — с напускной суровостью буркнул он. — Просто думал. Ни о чем.
— Вот выпейте отварчика, ложитесь на правый бочок, кулачок под щечку и думайте на здоровье…
Пришлось покориться. Добято послушно проглотил терпкий отвар, забрался на верхотуру и растянулся на застеленной чистым бельем раскладушке. Рядом на такой же раскладушке отчаянно храпел прапорщик. От дымохода волнами плыло тепло.
Столовая ложка колдовского отвара сделала свое дело — сыщик, едва прикоснувшись к подушке, провалился в сон, будто в черный омут…
Проснулся он часа в два ночи. Полежал, чутко вслушиваясь в тишину, но нескончаемый храп Толкунова заглушал все звуки: стук мокрой ветки в окошко, поскрипывание старого дома, шелест мышей, безбоязненно разгуливающих по полу… Спать не хочется, выпитое снотворное перестало действовать… Покурить, что ли на свежем воздухе? Авось, после прогулки вернется пропавший сон?
Осторожно, стараясь не разбудить Серафима, Добято набросил на голое тело теплую куртку, добрался до лестницы, нащупал гладкие перила, спустился на первый этаж. Сейчас отопрет наружную дверь, выйдет на веранду — покурит, подумает…
— Кто там?
На пороге боковушки — тонкая женская фигура в длинной, до пят, рубахе.
— Не пугайтесь, это — я.
— Тарас Викторович? Не спится?
Тарасик не ответил. Непроизвольно шагнул вперед, обнял женщину, мягко привлек её к себе. Ожидал резкого толчка, пощечины. Александра не оттолкнула его, не вскрикнула — прижалась всем телом, обняла за шею, подняла голову с жадно приоткрытыми пухлыми губами.
Не вымолвила — простонала.
— Милый…
Добято рывком поднял её на руки, внес в боковущку, положил на кровать. Принялся обцеловывать лицо, шею, грудь. Полетела нп пол ночная рубашка, мужское белье.
— Милый… Не торопись… — стонала под Тарасиком женщина. — какой же ты сильный… какой ласковый…
Немолодой мужчина, познавший, исключая законную супругу, немало женщин, чувствовал себя невинным пацаном, впервые обнимающим любимую. Он задыхался от нестерпимого желания, чувствовал — умрет, если немедленно не достигнет «финиша».