Тафгай

Порошин Влад

— Ты учти, две недели ещё должен отработать! — Обречённо крикнул Сергей Ефимович.

«Сегодня у нас понедельник 13 сентября, — начал я прикидывать по дороге в отдел кадров как распределить оставшиеся дни. — Значит 24, в питницу, устрою мужикам небольшой сабантуй. А чемпионат СССР начинается уже 1 октября. Времени — в обрез. Поэтому в тот же день должен ехать в Челябинск. Если «Трактору» не подойду, то двину в Екат, то есть в Свердловск или в Пермь. Там команды из первой лиги: «Автомобилист» и «Молот», тоже сгодятся для старта карьеры. Ничего, пробьёмся! То, что родному

«Торпедо» не понравился ещё не конец Света».

В отделе кадров, как всегда кипела неторопливая бумажная жизнь. Кто-то увольнялся по разным причинам, кто-то наоборот нанимался, чтобы внести свой вклад в отечественное автомобилестроение и продвинуть его вперёд, дальше, выше, в бок и назад. В общем, каждый день здесь решалась чья-то человеческая судьба.

— Ты это, увольняться или устраиваться? — Спросил меня немного косоглазый мужичок, склонившийся над чистым листком белой бумаги.

— Директор сказал, что хреновый из меня фрезеровщик, — тяжело вздохнул я. — Поэтому пойду на руководящую работу. Людей толковых не хватает, а с организаторскими задатками, как у меня, вообще единицы. Дают квартиру, машину и оклад в два раза выше, о!

— Хе-хе, — хохотнул косоглазый. — Заливаешь. Да людей везде полно, только свистни! А за квартиру очередь вырастит в километр.

— Не веришь? — Хмыкнул я, заполняя заявление на увольнение, сверяя его с образцом, который специально для самых умных положили на столе и спрятали под стекло. — Ну как знаешь, а то мне ещё зам по новой должности полагается. Оклад — триста тридцать пять рубликов с премией ежемесячной.

— Да? — У мужика от сильной задумчивости глаза сами собой сошлись практически на переносице. — Ладно, уговорил, — махнул он рукой, как бывший боец из Первой Конной армии. — Диктуй на чьё имя заявление сочинять.

— Пиши на имя директора ГАЗ Киселёва И.И. Прошу приять меня на должность заместителя директора в отдел продажи прикладных резинок, — я задумался на пару сек, что бы ещё такого придумать? — С должностным окладом не ниже трёхсот тридцати трёх рублей.

— Пяти! — Вскрикнул мужичок.

— Ты мне тут ещё поторгуйся! — Я аккуратно стукнул кулаком по столу. — Пиши дальше. А так же с предоставлением отдельной однокомнатной квартиры и машины премиум класса в шестимесячный срок.

— Хе-хе, — мотнул азартно головой косоглазый, вписывая специальные требования к работодателю.

— Поставь дату и подпись, — я ткнул пальцем в бумагу. — Ну, всё, — я встал и протянул руку ценному производственному кадру. Мужичок тоже, с громким скрежетом сдвинув стул, приподнялся и пожал мою ладонь. — Завтра, захвати ещё диплом из ИНЯЗа, нужно чтобы было знание японского языка. И поедешь в Токио наводить «мосты дружбы». Мы эти резинки специальные для страны восходящего солнца клепаем, чтобы они там помедленней размножались. Что? Японского не знаешь?

— Не успел пока выучить, — промямлил косоглазый.

— Плохо, — я почесал затылок. — Тогда давай поступим так. Ты, пока пиши заявление на приём в ремонтно-инструментальный цех, на почётную должность фрезеровщика четвёртого разряда. А как только японской мовой

овладеешь, сразу к себе возьму, в замы. Коннитива до дэс ка.

— Чё? — Спросил погрустневший мужичок.

— Это японская мудрость, — соврал я. — И далёкий путь начинается с близкого. А если сказать по-нашему по-простому: «Не угробь станок, парень!»

Глава 22

На первое занятие в школу рабочей молодёжи после сегодняшней смены я готовился как на свидание. Хотелось произвести хорошее впечатление на одноклассниц, ведь могу оказаться за одной партой и очень даже приятные во всех отношениях барышни. Потом учительницам особенно молоденьким всегда приятно, когда двоечник и прогульщик, аккуратно одет, выбрит, поглажен, отутюжен, и не распространяет вокруг себя пары отравленные алкоголем.

И вообще у человека всё должно быть на уровне. Брюки со стрелочками такими, чтоб порезаться можно было. Рубашка с чистым воротничком. И самое главное обувь, чтоб выглядела не как из глиняного карьера, а наоборот, как с витрины Универмага. Кстати, именно ботинки небольшим отрезом от вафельного полотенца я сейчас и надраивал.

«Вот и отрубил я все пути к отступлению, — думал я, ритмично двигая руками, чтоб кожа ботинок блестела как мои озорные глаза. — В отделе кадров долго отговаривать не стали. Кто я для них такой? Человек, который два года совсем не просыхал, ни передовик, ни стахановец, ни подлец-доносчик и ни комсомольский активист. Как сказала толстая тётка с бумажками: «Одним алкоголиком и бляд…ом меньше». Оказывается к двадцати пяти годам тот я, который был до меня, ничем хорошим и не отметился».

— Бум, бум, бум! — Вдруг кто-то нагло и нахраписто постучал в дверь.

— Щас руки-то вырву! Доколошматите у меня там! — Рявкнул я, после чего в дверь постучали более культурно.

— Это я, Самсонов, открывай! — Донёсся голос физорга из-за тонкого дверного полотна.

— Ну, — я отодвинул шпингалет и высунулся в узкую щелочку. — Ты что в помойке рылся? — Почувствовал я нездоровый запах гнили.

— Нет кубка, — зашептал Олег Палыч, — нужно на городскую свалку ехать.

— Сначала нужно научиться с людьми разговаривать по-человечески, — я загнул один палец, не впуская физорга внутрь комнаты. — Затем если пьёшь, то пить, зная свою норму и вообще кубок можно было заранее, перед пьянкой, куда-нибудь отдать в надёжные руки. Тогда не нужно было бы по помойкам лазить.

Я, наконец, открыл дверь, и кивнул головой на стол, на котором стоял главный приз за первое общекомандное место в заводской «Спартакиаде» рабочих, спортсменов и студентов. Самсонов, на секунду онемев, принялся грозить мне указательным пальцем, закатывая глаза вверх. Возможно, Олег Палыч намекал, что там, на высшем небесном суде, с меня за такой юмор серьезно спросят. Потом физорг, помассировав себя в области сердца, тяжело выдохнул, и устало улыбнулся.

— Ну, Тафгаев, ну сукин сын, воспитатель хренов, я ведь все картофельные очистки не первой свежести перекопал, сука! — Самсонов обессиленно махнул на меня рукой.