Тафгай

Порошин Влад

Я откинул одну тяжеленную шторину и что есть силы, предварительно сдвинув шпингалет, отварил створку пыльного окна. Судя по треску застывшей краски, его очень давно здесь не открывали, а возможно и вовсе — никогда.

— Лепота, хы, хы, хы, — я вобрал полной грудью вонючий запах, который распространяли заводские трубы. — Пиши директор приказ, а то мне бумажки перебирать здесь с вами некогда, там, в цеху план горит, квартальный!

— Какой ещё приказ? — Немного приободрился директор Киселёв, видя, что я не совсем ещё «поехавший».

Я подошёл к одному товарищу, который сидел ближе всех ко мне и похлопал того по плечу:

— Ты

бы друг подвинулся, а то замараю ненароком. Хы, хы, хы.

Незнакомый мне начальник какого-то подразделения, громко икнул, и без возражений мгновенно переместился на пару стульев ближе к выходу. Я же уселся по-хозяйски на нагретый его задницей кожаный стул и скомандовал:

— Пиши, диктую, — затем директору крупнейшего завода страны ткнул я пальцем в фирменный бланк. — Я бы и сам накарябал, но у меня образование всего семь классов, запятые ещё не там поставлю: «Казнить, нельзя помиловать!» Хы, хы, хы. Значит, так. Приказываю создать экспериментальную группу по мелкосерийному производству хоккейных шлемов. Руководителем группы с окладом в триста тридцать рублей, назначить инженера Плотникова Василия Васильевича. Коему в подчинение придать мастера широкого профиля. Желательно не пьющего.

— А кто такой этот Плотников? — Оторвался от написания важной бумажки директор завода и посмотрел на меня. — Он вам родственник?

— Мы все на этой земле братья и сёстры, — я выпучил глаза, как идиот. — По крайней мере, так утверждал Чарльз Дарвин. Вот он, Плотников Василий, — я показал на соседа пальцем. — Разворачивай бомбу!

— Зачем сразу же разворачивать? — Пролепетал вновь сильно вспотевший товарищ Киселёв. — Если хотите, я оклад до четырёхсот рублей увеличу.

— Нам чужого не надо, — я двинул рукой так, как будто мне поднесли стопарь палёной водки, затем встал и подошёл к белому, как мел Васильку, вырвал у него из рук завёрнутый в газету шлем и резко разорвал обёртку. — Это хоккейный шлем, бомба с часовым механизмом. Через год так рванёт! И шведы сюда приедут и финны, и канадцы с американцами потянутся. Это престиж! — Я поднял элемент вратарской защитной амуниции высоко вверх. — Кстати, один экземпляр нужно срочно подарить товарищу Коноваленко, а то у него на лице живого места нет. А без вратаря нам в этом году первенство не взять, снова ЦСКА тарасовский обойдёт. Поэтому чтоб с этим делом, — я постучал по шлему, — без бюрократической волокиты обошлись! Ясно?

— Ху-у-у. Зачем же вы нас тут так напугали? — Встал с кресла директор Иван Иванович Киселев, и, подойдя к графину, прямо из горлышка большими глотками стал пить. — Так бы сразу и сказал, что у вас деловое предложение.

— А я так сразу и сказал, — я тоже сделал пару шагов навстречу к директору и взял из его рук ценный графин, после чего влил в себя минимум грамм двести, а то и двести пятьдесят.

«Прямо как на стрелке в девяностых, когда рэкетиры хотели отжать партию товара, — подумал я, глотая живительную влагу. — Довели суки до нервного истощения! Крючкотворы-бюрократы хреновы!»

— Ну, — я поставил полупустой хрустальный сосуд на стол, — я бы ещё с вами чаю попил, но не могу. У меня в цеху план догорает! И мастер уже весь изошёл на это самое. Ах, да, если чё надо профрезеровать, то вы обращайтесь, свои люди, договоримся! Хы, хы, хы.

Напоследок я похлопал соседа Василия по плечу и помахал здоровенной ладонью руководителям крупнейшего предприятия города. Из заводоуправления на улицу,

где располагались цеха и дул свежий заводской кислород, я вышел мокрый как из литейного цеха. Если бы курил, то точно бы закурил. Я медленно прогулялся по алле вдоль здания Кузовного корпуса и присел на скамеечку, где ещё недавно с волосатиками Толей и Колей обсуждал безобидные волейбол. Вдруг дверь со скрипом отворилась, и на меня вылетел с испуганными дикими глазами физорг Самсонов:

— Где, бл…ть, кубок?!

— А поздороваться, а поинтересоваться как у меня дела, а спросить о моём самочувствии, это дядя посторонний должен? — Я вальяжно откинулся на скамеечке, вытянув вперёд длинные и мощные ноги.

— Здаров, как дела, как сам? Где, бл…ть кубок!? — Взвыл Палыч, угрожающе нависнув надо мной.

— Всё под контролем. Ты его вчера пивом залил, окурков внутрь набросал, и спрятал в какой-то из шкафчиков для переодевания, — я подмигнул психованному физоргу. — Поэтому если его в раздевалке не нашли, то он там до сих пор и стоит. Ждёт.

— А если нашли? — У Самсонова нервно дёрнулся глаз.

— Тогда могут выбросить, — я почесал затылок. — В мусорке около стадиона нужно будет порыться. Но вот если и мусор уже увезли, то теперь только на городскую свалку ехать искать нужно будет.

— Так, стадион открывается в одиннадцать, а сейчас уже почти одиннадцать, — застыл на месте Олег Палыч, как шахматист, просчитывая варианты. И вдруг как почесал по внутризаводской аллее.

— Палыч! — Крикнул я ему в спину. — Ты если в мусорном баке его не найдешь, то без меня на городскую помойку не езди. У меня там парень знакомый работает, он подскажет, какую кучу лучше всего раскапывать.

— Иди ты Тафгаев на хер! — Выкрикнул, тряся кулаком физорг. — Не мог проследить! И правильно, что моя Светка тебя бросила! Потому что ты мудак!

После последнего обидного и очень спорного вердикта, Самсонов рванул с удвоенной скоростью. «Ничего, пусть побегает, полезно, — ухмыльнулся я про себя. — Всё равно ко мне вернётся, когда остынет. Ведь этот кубок у меня в общаге на столе. Самолично его от окурков и пива отмывал, ради чего и встал ни свет ни заря. А сторожу катка сразу дал рубль и наказал, чтоб тот послал Палыча с расспросами куда подальше».

***

После обеда и небольшой политинформации, на которой мы с Казимиром отпаивали чаем ветерана хоккейного мяча Данилыча, я снова забил на производственный процесс. А когда мастер пригрозил увольнением, если сейчас же не включу станок, то я сразу его и обрадовал:

— Вот, Ефимыч, принимай технику, — я показал на механизм, который был изготовлен ещё при товарище Сталине. — Зверь, а не машина. Гудит как трактор, фрезерует все, что сунешь под фрезу. Сверлит, шлифует. И никакой у этой железяки нервной системы нет! Одни провода. А у меня нервы есть, и они не железные, и уже разболтанные. Увольняюсь. Радуйся.

Я приподнял мастера за подмышки и переставил на деревянную подставку, на которой по технике безопасности обязан вкалывать каждый станочник. Хлопнул его по плечу и пошагал в отдел кадров.

— Иван, да ты постой! — Бросился за мной Ефимка. — Хорошо же работал, что случилось? Может тебе путёвку в санаторий выбить? Минералочки там попьешь, походишь на массаж, электрический сон опять-таки нервы лечит.

— Сам, сам себе купи путёвочку в санаторий, а то пенсией из-за нас раздолбаев на свободе и не попользуешься, — я подмигнул мастеру.