Тахана мерказит [Главный автовокзал]

Каледин Сергей Евгеньевич

– Аллочка, давай курячьи ножки в духовке зажарим, Духовка работает? – И, не дожидаясь ответа, вытянул духовки противень. Достал ножки – он их приметил, когда водку клал в холодильник для охлаждения. Отсчитал пять штук по количеству едоков.

– Почему так мало? – озабоченно спросил Пашка, неожиданно появившись на кухне. – Я много буду кушать, тебе разве мама не говорила?

– Не успела, – сказал Петр Иванович, посыпая курей незнакомыми приправами. – Перец где? Пашка отыскал перец.

– Ты, Павел, если в кендюх будешь харч кидать

непосредственно, такой пупин отрастет, что башмаки зашнуровать не сможешь.

Но Пашка не отставал.

– Положи мне, Васин, пожалуйста, еще две ноги. Пожалуйста.

Мири оторвалась от комикса.

– Васин, не дай ему, пожалюйста, есть ноги. Он ест все наши шекели.

Петр Иванович удивился, с какой легкостью этот толстый и соплявка эта стали называть его на «ты» и «Васиным». Главное, почему-то не было обидно. Уж больно Пашка вежливо слова проносил. По-иностранному как-то, а у пигалицы вообще смешно получалось.

Петр Иванович положил на противень еще одну ногу.

– Всё. И чтоб без претензиев. У тебя родители не миллионеры. Машину взяли, квартиру купили, а ты еще жрешь, как потерпевший. Ясно?

– Спагеттей побольше, пожалуйста, – твердил свое Пашка. – Если в шкафу не имеется, у нас есть резерв. Мама, где у нас резерв?

– Не трог мать! – Петр Иванович укорненно покачал головой, но полпачки макарон все же дозасунул в кипящую кастрюлю. – Всё.

Но Пашка продолжал нависать над кастрюлей.

– Я смолоду тоже здоров был жрать, – сказал Петр Иванович, помешивая макароны. – В войну пацаном наголодался… У нас в деревне немцы стояли. Охотиться любили. А зайцев несмотря почему-то не ели. Повар у них Макс в нашей бе поселился. Сварит ведро супа перлового и на помойку волочит – солдаты, мол, с зайчатиной жрать отказываются. А мне мигнет. А вместо, чем на землю, мне в кастрюлю перельет. Потом узнали – за Можай Макса загнали.

– Зачем?

– За суп. За то, что меня с матерью тишком подкармливал. Не положено. А вообще у нас немцы были люди, как люди. Матушка моя, если б грамотная была, ушла бы с ними. У нас много с немцами ушло…

– Врешь! – крикнул Пашка.

– Рад бы, Павел, поднаврать малку, только это голая правда.

– Павел, немедленно винись перед Петром Ивановичем – взвгнула Алка.

– Да ладно, Аллочка. Мне бы сказали, я бы тоже не поверил. Было, куда денешься. Люди как люди. А вот ваших они несмотря передушили сто миллионов.

– Десять…

– Какая разница, где десять, там и сто. Вот как это понять, не знаю…

– И, чтобы перебить тему, сказал Пашке: – У тебя вон синячина под глазом. Только тройным одеколоном. Слушай лес, что дубрава говорит…

Петр Иванович вскрыл банку, выложил кильки на тарелку, посыпал лучком.

– Васин, – сказал Павел, озабоченно наблюдавший за действиями гостя.

– Голову у рыбы сними и хвост сними – так кушать нельзя.

– Иди-ка ты, Павел, лучше стол накрой, – отправил его Петр Иванович.

– И туда и сюда – один не управлюсь.

Водка, вынутая морозильника, текла медленно и тягуче, как жидкий кисель. Пока выпивали и закусывали, Пашка умял две куриные ноги и сейчас приноравливался к недоеденной отцовой. Наконец, выбрав удачный момент, сдернул с отцовой тарелки недоедок. Мишка в это время отвлекся на телевор, где арабам собирались передавать Голанские высоты. Не отрываясь от экрана, он ткнул вилкой в пустую тарелку, блоруко склонился над ней и заорал:

– Пашка; сволочь, верни отцу мясо!

Петр Иванович уступил хозяину свою неначатую еще ногу.

– Кильку без водки не есть! – скомандовал он, заметив, как Павел, умявший курей, нацелился на кильку. – Не положено.

– Васин, – робко сказала Мири, – а можно мне кильку без водки?

– Возьми, – разрешил Васин. – А тебе, Павел, со всей апломбой заявляю: будешь притеснять сестру, увезу ее к себе на дачу. У меня там кот Полкан, Мурка с выводком. Умная такая кыса эта Мурка: поймает грызуна и несет свою жертву детям, а ведь ничего не кончала. Машка, внучка у меня есть. Скоро внук будет.

– А у тебя дети есть, Васин?

Петр Иванович опешил.

– Если внуки есть, стало быть, и дети есть. Игорь. Врач на «Скорой помощи». Кто заболеет, любого вылечит. И еще у меня сватья, певунья знаменитая. Ох, баба! Красавица!.. Живем все дружно, только по-разному нитку сучим.

– Васин, а тебе сколько лет? – вдруг спросила Мири,

– Мне? Шестьдесят один.

– Ты тоже имеешь красивую жену?

Задумался Петр Иванович.!

– Не очень-то.

– Странно, – задумчиво сказала Мири по-взрослому. – Ты имеешь сексопиль. Ты знаешь, что такое сексопиль?

– Мири! – одернула ее Алка. – Не приставай к человеку. – Она сунула Петру Ивановичу колесико ананаса. Но Петр Иванович ананас отверг.

– От ананаса у меня узда зажевывается. Во рту заеда получаются, кислота теребит… Лучше я покурю, пожалуй. Мири пододвинула к нему пепельницу.

– Рассказывай, пожалюйста.

– Да что рассказывать? Один я остался, как сундук с товаром. Шутка такая. В общем это все ерунда непосредственно. Катер вот у меня сгорел – это жалко…

Поели-попили. Алка, нарушая шабат, ушла в ванную включить стиральную машину. Отключится она сама по себе, все выстирав, отжав и просушив. Так что если навредит шабату, то самую малость.

Петр Иванович сытый, довольный откинулся на спинку дивана. Растегнул рубаху.

– Мири, мне Машка заказала привезти лошадь для Барбия. Кто такой Барбия?

– Это просто, – кивнула Мири, – это мы купим. А что у тебя висит на шее? – Она пересела поближе. – Покажи, пожалюйста.

– Крест православный. Павел, включи!

Пашка, кряхтя, включил вентил Но прохлады он не добавил, только месил жару.

Петр Иванович снял с шеи крест.

– Каждый человек русский должен носить крест. Ты, например, Мири, человек еврейский, тебе крест тоже подходит…