Таинства Египта. Обряды, традиции, ритуалы

Спенс Льюис

Это дает нам отправную точку для дальнейшего исследования. Но для начала нам следует прояснить один немаловажный вопрос. Насколько тесно были связаны представления, в ходе которых разыгрывались сцены жизни и смерти Осириса, с самими таинствами? Ну, во-первых, нам следует четко понимать, что эти разыгрываемые драмы были не просто театральными шоу, с которыми у них было очень мало общего. Они, скорее, были чем-то вроде средневековых мистерий. Согласно работам Климента Александрийского, неофиты элевсинских таинств лицезрели драму Персефоны и Деметры, их скорбь и скитания при свете факелов в храме Элевсина, а Прокл уверяет нас, что это представление было тайным, как и «все таинства Осириса», как замечает Фукар. Но мы знаем, что, по Геродоту, некие египетские театрализованные

зрелища были доступны широкой публике. Как мы увидим, исследования Море также установили существование тайных сценических воплощений жизни и смерти Осириса.

В этой главе делается попытка суммировать полученную из всех доступных нам источников информацию об обрядовой стороне египетских таинств, а в десятой и одиннадцатой главах я надеюсь структурировать эту информацию относительно Больших и Малых таинств. Поль Фукар считает, что религия Осириса была в большей или меньшей степени аллегорией на росток пшеницы, который всегда имел религиозную ценность и значение. Он цитирует Джорджа Фукара, который говорит, что некоторые памятники, которые не так давно привлекли к себе всеобщее внимание, проливают свет на эту аллегорию. «В древнейшем каталоге Британского музея, – говорит он, – Арундейл обращает внимание на ряд памятников в форме пшеничного колоса. Ни один из них не датируется ранее чем эпохой Новой империи, хотя в музее в Лейдене и других можно найти и более древние формы».

Комментируя эти слова, Поль Фукар говорит, что в текстах фиванской книги, известной под названием «Часы ночи», показано божество, которое держит в руках два чудесных пшеничных колоса, которые соответственно называются «семя» и «зерно», и он считает это аллегорией на жизнь и смерть Осириса с зерном, поэтому нет нужды далее останавливаться на этом вопросе. Однако важно, что, по мнению Фукара, эта аллегория связана с отрядами и церемониями Больших таинств. Инициация в культ Исиды, по его словам, аналогична инициации в элевсинские таинства.

В «Поэме об Апулее» Луций, пройдя обряд посвящения в культ Исиды, не собирается продвигаться дальше, пока не пройдет год с момента инициации, и только тогда ему было «велено свыше» пройти инициацию в культ Осириса. Далее он признается, что, хотя природа и религия двух божеств были теснейшим образом переплетены, между двумя обрядами инициации существовала большая разница. То же самое можно сказать об отдельных, но тесно связанных культах Деметры и Диониса, хотя в данном случае обряды Деметры считались Большими таинствами.

Давайте же внимательно проанализируем утверждения Апулея. Его герой Луций освободился из тела заколдованного образа осла и, снова наслаждаясь образом человека, обещает посвятить свою жизнь богине Исиде. Он снимает каморку на территории храма и становится активным участником ежедневных обрядов в честь богини. Через некоторое время Луций проходит обряд инициации, но только после того, как богиня указывает ему время этого ритуала, совершенно ясно, что весь обряд инициации считался смертью Прежнего человека и рождением Нового. После утренней службы верховный жрец показывает Луцию священную книгу, написанную иероглифами, из которой он черпает свои наставления Луцию. Потом его крестят, опуская в ванну, ведут обратно в храм, где он возносит молитву богине, затем верховный жрец знакомит Луция с некоторыми заклинаниями и приобщает его к простой жизни без мяса или вина. Луций проводит десять дней в постоянных медитациях, после чего возвращается в храм на закате и принимает дары от посвященных. Одетый в льняные одежды, он входит во внутренние покои храма. Больше Луций о таинствах Исиды ничего не говорит, за исключением того, что он подошел близко к границам жизни и смерти, перешагнул их, возродился во всех своих элементах и снова вернулся на землю. Он видел солнце, светящее ночью мертвым, он приблизился к высшим и низшим богам и лично вознес им молитву; и после этого Луций говорит нам, что, хотя мы услышали обо всех этих вещах, мы, по сути, ничего не знаем о них.

Следует ли нам в связи с этим предположить, что Апулей разговаривал с нами, прибегая к аллегории? Я лично так не считаю. Я скорее склонен предполагать,

что то, что он хочет довести до сведения читателя, – это именно то, что он испытал в процессе инициации. Причем все было именно так, как он это описывает, однако человек, не имеющий такого опыта, не осознает истинной природы того, что он видел и испытал. Религиозному мистику или адепту магии никогда не удавалось передать другим значение или конечный смысл своего собственного религиозного опыта исключительно в силу его уникальности. Так и Апулей находится в столь же затруднительном положении в силу данных им обетов хранить священную тайну. Он рассказывает нам, как это мог бы сделать любой путешественник, о сферах, через которые он прошел, – о всем, им увиденном и услышанном. Но как уста путешественника могут быть скованы печатью молчания относительно целей его поездки в священный город, так и Апулей ничего не говорит о своих странствиях «сквозь все элементы». Короче говоря, он пытается объяснить нам, что постичь таинства можно только через чувства.

Однако мы можем почерпнуть некоторые сведения о его путешествии из аналогичных сведений, касающихся таинств Деметры в Элевсине, которые, как мы знаем, были не чем иным, как таинствами Исиды в греческом варианте. Он, например, говорит, что «он переступил через порог Прозерпины» (то есть Персефоны). Это именно то, что делал посвящаемый в элевсинские таинства. В этих таинствах драматически разыгрывались приключения Деметры и Коры в Подземном царстве, а мы знаем, что Кора – это еще одно имя Персефоны (римск. Прозерпина). Плутарх говорит: «В момент смерти душа получает такие же впечатления, что и те, которые проходят обряд посвящения в таинства». Он далее говорит о том, что душа должна пройти через много опасностей и трудностей в своем путешествии по миру теней, пока, наконец, перед ней не засияет чудесный свет и она не приблизится к высшим сферам.

Дион Кассий, Иоанн Златоуст, Аристид (видимо, автор имеет в виду Публия Элия Аристида, греческого ритора, жившего в 117–190 годах, друга императора Марка Аврелия. – Ред.), Гимерий и Прокл упоминают о видениях, которые поражали воображение посвящаемых во время этих церемоний. Эти мощные по своей силе видения преследовали участников церемонии во время их движения по святилищу. Я уже упоминал о том, каким образом могут вызываться эти видения – либо при помощи наркотических средств, либо механическим воздействием. Однако следует упомянуть о том, что в храме Элевсина было крайне мало места или средств для того, чтобы вызвать эти фантасмагорические образы. Правда, археологические раскопки иногда свидетельствуют об их наличии. Все же я более склонен считать, что эти видения были результатом долгого голодания и крайне возбужденного состояния посвящаемых, чему в немалой степени способствовало разыгрываемое вокруг них действо. При этом я не исключаю полностью и их сверхъестественного происхождения.

Сам Платон также упоминает об этих видениях. В знаменитом отрывке из диалога «Федр» он выдвигает теорию Идей, или Сущностей, которые душа обдумывала в прошлой жизни и которые помогали ей сохранить память о прошедших событиях. Для пояснения своей мысли Платон упоминает о видениях во время совершения таинств. Именно в связи с этим Платона обвиняли в том, что он поведал миру о том, что должно было быть скрыто от чужих глаз. Этот отрывок должен был показать, что видения имели спиритическую духовную природу, хотя представали в виде телесных объектов, и что они имели отношение к прошлым жизням мистиков.

По мнению Плутарха, видения были необходимы, чтобы дать человеку прямое знание божественных реальностей, и являлись скорее игрой воображения, чем чем-то материальным.

В «Федре» Платона, видимо, имеется еще одна ссылка на обряды посвящения: он упоминает о тропе, по которой душа спускается в области инфернального, как о чем-то чрезвычайно сложном, в путешествии по которому необходим проводник. Я уже упоминал об орфических таблицах, где описаны блуждания души после смерти и опасности, которые поджидают ее там. Если мы суммируем все доступные нам сведения по этому поводу, то можно обозначить следующие моменты.