Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

Киле Петр

В это время Владимир Мостепанов учился в Москве на Высших литературных курсах. Софья не без смущения решилась заехать к Вере Федоровне показать книжку Володи и заодно узнать его московский адрес. Вера Федоровна заметно состарилась, вся в морщинах, разговорчивая более прежнего.

Софья раза два заходила к Мостепанову, но в силу известных обстоятельств боялась его соседки. Может быть, роман ее с Мостепановым и был бы иным, если б не Вера Федоровна. К себе Владимира она тоже не приглашала - из-за матери...

– Софья! Ты отлично выглядишь! Кажется, даже помолодела?

– Здравствуйте, Вера Федоровна!
–

Софья со смущением оглядывалась.

– Ты не вышла замуж?

– Нет.

– А я еще не видела, - сказала Вера Федоровна, рассматривая книжку соседа с большим вниманием, но как-то рассеянно.
– А! Какой молодец! Это та повесть, которую отпечатала на машинке Юля. Они засиживались за работой допоздна. Прекрасное было время, - добавила пожилая женщина, забывая о том, как она тревожилась за судьбу своей племянницы.

– Юля? Когда это?

– Все тогда же, - проговорила Вера Федоровна с усмешкой и торжеством.
– Хочешь чаю?

– Вера Федоровна, прошу вас! Дайте мне его адрес в Москве. Я просто хочу его поздравить.

Вера Федоровна бросила на нее веселый взгляд, нет, совсем без злорадства или торжества, а скорее с полным проникновением в душу.

– Просто поздравить - мало. Я бы на твоем месте кинулась ему на шею, - подмигнула Вера Федоровна.

– Но как это сделать?
– наивно проговорила Софья.

– А ты готова?

– Ну, расцеловать его хоть сейчас. Я так рада за него!

– Хорошо!
– сказала Вера Федоровна.
– Так я ему и передам. Иногда он звонит мне, а теперь, думаю, должен приехать.

– Вы что хотите передать?
– переспросила Софья, уже слегка посерьезнев, точно гордость заговорила в ней и она никому не кинется на шею. Вера Федоровна поняла ее и встала, чтобы проводить гостью.

– Не беспокойся, ничего лишнего. Только то, что ты хотела расцеловать его за книгу. Ну, требуется автограф...

– Вера Федоровна, а это можно? Все-таки мы расстались не хорошо, долго не виделись.

– Это все балаболка мутил воду, но и он теперь весь в трудах, монографию пишет... Ну, я рада, рада за тебя, Софья!

– А что я, Вера Федоровна?

– Ты - вся как яблонька в цвету. Это всех радует. Всего хорошего. Счастья. Благополучия.

Софья машинально прошла две или три остановки, обласканная и все же обескураженная: ведь Вера Федоровна так и не дала ей адреса Володи - и, надо думать, недаром. Если даже он и женился там, в Москве, почему она не может его поздравить с книгой? Впрочем, соседка сказала бы о женитьбе.

Выход книги для автора - неизъяснимое событие. Смущение, радость, испуг, разочарование, ожидание - и полная неизвестность... И тут малейший отзыв будоражит... Узнав от Веры Федоровны о том, что приходила Софья, Владимир приехал в Ленинград, чтобы только увидеться с нею. Он вошел в Дом книги не с бокового входа, а в двери напротив Казанского собора, поднялся сначала на второй этаж, где убедился, что его книга распродана, и, довольный, вместе с тем смущенный этим, уже с рассеянным видом спускался вниз, неминуемо приближаясь к той, чье присутствие в этом мире он ясно ощущал, словно видел ее воочию - сквозь стены, этажи, поверх торопливой суеты множества голов и ног, и ему казалось, что она уже знает о том, что он здесь, но не выглядывает, потому что занята делом. Очередь столпилась у кассы, и Мостепанов, до странности еще молодой, с по-юношески припухлыми

щеками, черноглазый и черноволосый и вместе с тем весь какой-то светлый, остановился у колонны с тем же затаенным волненьем, как в первый раз, когда увидел ее столь интимно особенную на виду у всех. Она уже подняла на него глаза, не выказывая удивления, а одну радость, точно знала, что он непременно придет сюда.

– Здравствуй, Володя!
– сказала она, как бы вся покачнувшись в его сторону, однако не прекращая работы.
– Ты подождешь меня?

Им обоим показалось неловко разговаривать при всех. И так продавщицы - уже в большинстве своем юные новые лица - со всех сторон смотрели на них с немым ожиданием и затаенным вниманием к чужой жизни.

И снова потекли у них встречи, теперь уже проще и серьезнее.

– Как ты жила эти годы?
– спрашивал он, испытывая почему-то щемящую жалость, точно Софья была долго больна и теперь не совсем поправилась.

Тронутая нежной лаской его голоса, она взглянула искоса, и обида закипела в ее груди, на глаза набежали слезы.

– Как я жила? Как все. В одиночестве девушек еще нет никакой беды. А если ты учишься, то и подавно. Работа и занятия - вот и вся забота! И сейчас надо бежать на занятия. Нынче я кончаю университет.

– Молодец!

– Еще бы! А ты когда?

– В будущем году. В ночь я уезжаю... Приезжай на праздники в Москву.

...Еще в ту пору, когда Мостепанов работал в НИИ, он нет-нет да и ездил в Москву в командировку, чему всегда радовался... Покончив с делами, он шел куда глаза глядят, а в сущности, кружил по центру города, узнавая не только улицы, переулки, но и дома. Пять-шесть часов вечера, москвичи расходятся, разъезжаются по домам, забегая по пути в магазины, и странно видеть, как они покупают картошку, овощи, мясо, и вовсе удивительно наблюдать, как они деловито-весело выбирают торты, вина, точно нынче-завтра праздник, или у них каждый вечер праздник.

Но - самое удивительное - где бы Владимир ни шел - по бульварам или Кузнецкому мосту, заглядывая в книжные магазины, он всюду встречал Ее. Сказать, хорошенькая, красавица, умница - это значит ничего не сказать. В Ней прелесть новизны и простота подобны музыке и чуду, точно он встречал Ее еще ребенком, точно Она - его детская мечта и песня.

Поселившись в Москве, он встречал Ее все чаще и чаще. Однажды он увидел Ее на Садовой, как она переходила улицу у высотного здания министерства иностранных дел. Стройная, она легким размашистым шагом уходила от него в сторону - в свободном бархатном пальто с иголочки... Он узнал Ее и, ошеломленный, не посмел за нею пойти, но видел и Ее, и всю необыкновенную ширь улицы, и множество народу, и небо над городом... И всякий раз Она была иная... И все-таки Она!

Бывало, он встречал Ее с ребенком и следил с умилением и грустью, как она уводит мальчонку, смеясь, по-девичьи юная и чистая, сестра, а не мать.

Да, кто Она? И ему приходилось непрерывно гадать: артистка? Косметичка? Студентка? Инженер из НИИ? Это была чудесная москвичка, неподвластная времени, как Офелия или Наташа Ростова. Время шло ей на пользу, ибо мода становилась все утонченнее, а Она - все совершеннее. Красива. Она была, непосредственна и умна, как никто на свете.

Он бродил по Москве, смущенный и влюбленный, как вдруг увидел, что Она идет рядом с ним, держа его за руку...