Таинства любви (новеллы и беседы о любви)
Шрифт:
Но в наше время основная установка - не любовь и не брак, а именно сексуальные отношения и в любви, и в браке, соответственно здесь юноша и девушка, мужчина и женщина поступают, как Адам и Ева, срывая яблоко с древа познания, то есть совершают грехопадение, или иначе, впадают в секс и начинают всячески его культивировать, сбрасывая все покровы... Таково нынешнее состояние нравов и массовой культуры.
– Увы! Увы!
– Поскольку секс по своей природе кратковременный акт, для большинства мужчин и двух минут достаточно, выяснилось, что женщин это не устраивает, они не самки, которых самцы наскоро покрывают, не заботясь о том, доставляет им это удовольствие или нет, они тоже жаждут оргазма, то встал вопрос о продолжительности
Оказывается, все это можно и даже нужно протянуть до 15-30 минут. Нужны исполинские силы, как у Геракла? Или бег с препятствиями заменяется спортивной ходьбой? При этом находят, что продолжительность полового акта прямо влияет на силу оргазма. И сила первоначального возбуждения, оказывается, влияет на силу оргазма.
Таким образом, от мужчины требуется и предельное возбуждение, и длительное восхождение, и долгое пребывание на вершине, чтобы женщина испытала сильнейший оргазм, вплоть до припадка. Но оргазм и у женщины длится столько, как у мужчины, 4-5 секунд. При этом однако у трети женщин находят проявления множественного оргазма, он может быть затяжным, волнообразным и длительным.
Боюсь, сексологи вводят в заблуждение мужчин и женщин, изучая проявления секса вне любовных отношений...
– Казалось, всё прояснивается, но снова одни загадки, - смущенно сделала вывод Марина, чему все, разделяя ее мысль, рассмеялись.
– Друзья мои!
– Вадим заговорил прочувствованным голосом.
– На время летних отпусков мы не станем назначать сборы. Но съезжаться по субботам можно по-прежнему, если мы дома, или предполагаем быть.
ЧАСТЬ IV
ДЕВУШКА ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ
и другие истории
В загородном доме у Олениных в Петергофе съезжались гости, с наступлением осени в субботу, уже не одни однокурсники Вадима и одноклассницы Марины, а и другие знакомые, прослышавшие о вечерах и ночах, посвященных беседам о любви.
– Вы знаете, друзья, мы здесь говорим о любви, забывая о первопричине любви, - заговорил Вадим, поглядывая в ноутбук.
– Об Эросе? – промолвил Виталий Ивик.
– Нет, о женской красоте! Вот что тут пишут…
Любовь и красота - не надо двух слов, это одно и то же, женская красота, она явилась с Афродитой из ослепительно-радужной игры света в пене морской, со стайкой нимф и нереид, юных женщин Эллады, купающихся в море, с сатирами за скалами, я с ними там был, плененный с тех пор всепобедной грацией женской красоты.
Раздались одобрительные
– А сейчас слово Кате, - сказал Вадим. – Она давно изъявила желание поведать одну историю, с которой как-то связана ее судьба.
– Не совсем так, - возразила Катя, выходя к овальному столику с планшетником. – Новелла тоже из инета, затронувшая мою душу, словно это история моей матери в юности. Называется она
Девушка из предместья
I
Однажды, когда Савичевы жили еще в старой квартире, к ним позвонили, и в дверях появилась незнакомая девушка с узким, тонким лицом, столь юным и прелестным, что Аркаша и даже его папа невольно загляделись на нее, не приглашая ее войти. Верно, игра света также имела немаловажное значение. Они выглядывали из дневного полумрака их квартиры, а девушка стояла на площадке, освещенной солнцем.
– Здравствуйте!
– сказала девушка, узнавая их.
– Я - Таня! Вы меня не помните?
Анатолий Николаевич, худощавый, подтянутый, довольно молодой мужчина, рассмеялся и добродушно, в ее тоне, спросил:
– А я кто?
– Папа!
– прошептал Аркаша.
– Вы - Анатолий Николаевич!
– сказала девушка и покраснела почти до слез, но не плакала, а скорее смеялась. Она стояла у порога, опустив на пол небольшой чемодан и зеленый эмалированный бидон. Стало ясно: Таня приехала из родных мест Анатолия Николаевича, что на севере Калининской области. И теперь, когда бы он ни вспомнил этот день, его обдавало запахом летнего луга, таинственным вкусом меда, и он словно воочию видел ту даль, откуда некогда приехал он сам. Там была маленькая деревушка за лесом, сходившая на нет по мере того, как рос поселок при станции. Этот мир только условно можно было называть деревней. «Где провел отпуск?» - спрашивали сослуживцы. «В деревне!» - отвечал он еще недавно, пока не завел собственную дачу. Издалека так и казалось.
Поселившись у родных на краю поселка, они каждый день приезжали на велосипедах на станцию купить газет, мороженое... Привокзальная площадь с черной землей (от копоти и остатков угля при котельной), полуденное солнце, вызывающее не сладкую дрему, как на реке или открытом лугу, а лень и скуку, и сверкающая сталь рельсов, уходящих в даль зеленых лесов и голубого неба, - всегда производили на них странное впечатление. Так и хотелось взять и уехать еще куда-нибудь. Анатолий Николаевич помнил и такую сценку. В сквере, обсаженном почему-то одними тополями, где даже трава не росла, сидели на скамейке две молоденькие девушки, недурные собою, одетые нарядно. Они никого не ждали и никуда не собирались ехать и не то что скучали, а сидели с таким видом, словно кто-то им велел сидеть, а им не хочется. А чего им хочется, они сами хорошенько не знали. Между тем мимо проносились поезда - деловито и стремительно. «Кого они ждут?» - еще подумал он, а Ирина, словно угадав его вопрос, рассмеялась, и им было радостно при мысли, что они-то свободны и могут уехать отсюда хоть завтра.
Со станции они возвращались лесом, там, за поселком, пролегало шоссе, обычно безлюдное, с редко проносящими машинами. Он помнил светлый ветреный день, когда, казалось, не воздух, а свет обвивает тебя теплом и прохладой. Шоссе идет по холмам - высокие из них прорезая глубоко, а средние - по склону, по макушке, и идешь там или катишь на велосипеде, словно по дну карьера, и над тобою высятся сосны с обнаженными корнями, или вдруг открываются бесконечные дали - и река, и леса, и деревеньки, вся Русь перед тобой, и Москва как будто видна на горизонте. Вдоль шоссе цветет то шиповник, то иван-чай, и розово-малиновый свет светится в глазах...