Таинственная история заводного человека
Шрифт:
Зазубренная линия блестящего синего света вырвалась из расколовшейся грани Глаза, окружила королевского агента и подняла его в воздух. Он повис, беспомощно дергаясь. Под кожей лопнули капилляры, закапала кровь. Взвилась эфирная молния, ударила его о потолок, потом бросила на пол, где он и остался лежать, захваченный шипящим разрядом: эфирная энергия потихоньку стекала с него. Мука стала настолько нестерпимой, что рассудок Бёртона, казалось, отделился от тела. Боль тут же утихла, но легче не стало. В то же мгновение сознание королевского агента
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон был мертв. Он знал это, потому что не чувствовал ничего. Окружающий мир и все его ощущения исчезли. Он ничего не хотел; не было ни прошлого, ни будущего — только покой.
Металлический палец ткнул Бёртона в ребра. Он открыл глаза, ожидая увидеть оранжевый свет, мигающий под крышей палатки. Но увидел он снег. Бёртон сел. Нет, это был не снег: с потолка библиотеки падали хлопья мертвой эктоплазмы и исчезали, не успевая долететь до пола.
Бёртон с трудом встал на ноги, вынул из кармана носовой платок и отер кровь с лица. Раздался громкий треск: это упал труп Блаватской. Ударившись о постамент, он разбил его, превратив в облако пыли.
Отвернувшись от разбитого черепа и изуродованного тела, Бёртон увидел Спенсера, стоявшего рядом. Латунный человек протянул руки, сложенные чашечкой. Королевский агент посмотрел на них и сосчитал:
— Ровно семь. Это всё?
Латунный человек кивнул.
— Сохрани эти чертовы штуки у себя, ладно? У меня от них болит голова. Пошли отсюда. И, Герберт…
Латунная голова посмотрела на него.
— Спасибо!
Высвободив стул из-под крошащегося и быстро исчезающего холма эктоплазмы, Бёртон с его помощью пробился сквозь субстанцию, превратившуюся в известь и загораживавшую дверь с коридором за ней. Медиумический материал невероятно быстро переставал существовать, и, когда они спустились на нижний этаж «Венеции», полностью исчез. Они вышли на затопленный смогом и странно тихий Стрэнд. Голова Бёртона закружилась, он покачнулся и ухватился за своего спутника.
— Подожди, — пробормотал Бёртон.
Опомнившись, он увидел лица Суинберна и Траунса, с тревогой глядевшие на него.
— Я был без сознания?
— Олух! — чирикнула Покс, сидевшая на плече у поэта.
— Несомненно, — ответил Траунс. — Лорд Нельсон вынес тебя из тумана. Как наш враг?
— Мертв. Представление окончено. Но это не Лорд Нельсон. Дай-ка мне руку!
Траунс протянул руку и поднял Бёртона на ноги.
— Не Нельсон? — удивленно спросил он. — Другое устройство?
Покс перепрыгнула с плеча Суинберна на голову заводного человека и просвистела:
— Великолепный красавец!
— Что-что? — нахмурился Траунс.
— Нет времени объяснять,
— Нет времени? Но ты вроде сказал, что Блаватская мертва?
— Да. И Распутин тоже. Мне надо идти. Я должен кое-кого повидать, прежде чем упаду в кровать и засну на неделю!
— Можно мне с тобой, Ричард? — обеспокоенно спросил Суинберн.
— Нет, Алджи: этоя должен сделать один. Не одолжишь ли мне пару твоих камней? — спросил Бёртон, обернувшись к латунному философу. Спенсер уронил два камня в протянутую руку королевского агента. Тот сунул их в жилетный карман и исчез в тумане.
— Эй! — крикнул Траунс вслед исчезающей фигуре. — А кто такой этот Распутин?
— Дай Герберту ручку и бумагу, — послышалось издали, — он всё тебе напишет.
Траунс поскреб затылок и пробормотал:
— Он победил Блаватскую и прекратил всю эту чертовщину, но, клянусь Юпитером, выглядит ли он счастливее хотя бы на один пенс?
Смог стал еще гуще. Бёртон пробрался сквозь трупы и обломки, по дороге коротко приветствуя констеблей, свернул со Стрэнда, прошел по Хеймаркету и пересек площадь Пикадилли. Было где-то пять или шесть утра, и он ждал, когда зазвонит Биг-Бен, небо над головой слабо светилось, сквозь мрак пытался пробиться рассвет.
Огромный город молчал. Бёртон шел по Риджент-стрит, мимо разбитых окон и выпотрошенных магазинов, и никак не мог избавиться от ощущения, что мир вокруг него рушится, распадается на куски. Восстание закончилось. Блаватская умерла. Разум Распутина разлетелся на куски, и настоящее освободилось от его мрачного влияния.
Тем не менее что-то было неправильно. Глубоко неправильно!
Струи тумана кружились вокруг Бёртона, приглушая шаги. Он оказался на Оксфордской площади и свернул налево. На него обрушилось нестерпимое отчаяние — точно такое же, как тогда, в Адене, после возвращения с центральноафриканских озер. Несмотря на все усилия, он никак не мог избавиться от чувства, что работа не закончена.
— Что это? — пробормотал он. — Почему я чувствую себя так, словно потерпел поражение?
Он вышел на Вир-роуд и остановился перед узким зданием, сгорбившимся между скобяной лавкой и Музеем анатомии. Рядом с блестящей желтой дверью было высокое окно с синей занавеской. Изнутри к нему был прикреплен лист бумаги с объявлением, написанным размашистым почерком:
«Несравненная ГРАФИНЯ САБИНА, потомственная ясновидящая и пророчица.
Предскажет будущее, угадает мысли, сделает тайное явным, вернет любовь, поможет сохранить семью, снимет порчу и сглаз.
Стопроцентная гарантия успеха!
Прием с 11 утра до 2 дня и с 6 до 9 вечера.
Добро пожаловать!
Подождите в приемной — вас пригласят».