Таинственное убийство Линды Валлин
Шрифт:
— Тринадцать ударов, — произнес Олссон таким тоном, словно внезапно увидел свет в конце туннеля. — Это же, наверное, не случайно?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил Энокссон, хотя, судя по выражению его лица, он давно догадался, куда клонит руководитель расследования.
— Почему именно столько, — настаивал Олссон. — Тринадцать — символическое число. Если ты спросишь меня, то скажу: их не случайно именно столько. Я уверен, преступник хотел оставить нам какое-то послание.
— А я считаю, что их чисто случайно тринадцать, а не десять, или двенадцать, или двадцать, —
— Мы подумаем над этим, — сказал Олссон таким довольным тоном, каким обычно говорят люди, которые уже подумали обо всем и знают ответ.
Ну, хватит, решил Бекстрём. Он кивнул дружелюбно и хмыкнул довольно громко, чтобы привлечь всеобщее внимание.
— Я согласен с тобой, Бенгт, — сказал он и сердечно улыбнулся Олссону. — Дата ее убийства также наверняка выбрана не случайно, но я дошел до этого, только когда вспомнил отлично сделанное Анной жизнеописание жертвы, где указано, что та, будучи ребенком, несколько лет прожила в США. Я имею в виду четвертое июля. Вряд ли ведь это случайно?
— Сейчас я не совсем понимаю, — растерянно произнес Олссон.
В отличие от остальных, если судить по тому, как все они навострили уши и вытянули шеи, подумал Бекстрём.
Пора, решил он.
— День независимости США, — сказал Бекстрём и кивнул рьяно. — А вы не думаете, что за всем этим стоит парень из Аль-Каиды?
«Конечно, не все улыбаются, и тех, кто смущенно опустил глаза, даже больше, но моя шутка все равно попала в цель», — подумал он.
— Я понял твой намек, Бекстрём, — сказал Олссон с натянутой улыбкой. — Но давайте пойдем дальше. Как я слышал, в наши сети попала одна крайне интересная личность, — продолжил он и повернулся к Кнутссону.
Крысы собираются поменять судно, усмехнулся про себя Бекстрём и посмотрел в том же направлении, но Кнутссону внезапно понадобилось что-то найти в бумагах.
— Да, — подтвердил он. — Это сосед жертвы, поляк Мариан Гросс, он ведь уже известен многим из вас.
«Точно, и почему тогда, интересно, вы не разобрались с ним еще в пятницу, ведь тогда он не свалился бы на мою шею, — подумал Бекстрём. — А все потому, что делавшие для вас поквартирный обход коллеги из службы правопорядка не знали, кто он такой. К тому же детективу, беседовавшему с ним совсем недавно зимой, и в голову не пришло, что он живет в одном доме с жертвой, пока не появился возмутитель спокойствия Кнолль из Стокгольма, из Государственной комиссии по расследованию убийств, и не принялся размахивать перед его носом материалами собственного мини-расследования».
Затем состоялся долгий разговор об уже известном сексуальном отклонении в поведении поляка, соседа жертвы, и о том, можно ли рассматривать его как подозреваемого, причем в качестве не просто возможной, а вполне реальной кандидатуры. Дискуссия продолжалась четверть часа и быстро надоела Бекстрёму, он попытался переключить мысли на что-то другое и, когда Олссон внезапно обратился непосредственно к нему, даже не сразу сообразил, о чем идет речь.
— Или как ты считаешь? — спросил Олссон.
Наверняка дело касается поляка, подумал Бекстрём, не помедлив с ответом.
— Я полагаю, мы поступим следующим образом, — сказал он. — Поедем к нему домой и допросим этого идиота.
— Боюсь, с этим у нас могут возникнуть проблемы, — возразил сидевший недалеко от него Саломонсон. — Да, кстати, это я вел его дело о сексуальном преследовании, если кому-то из присутствующих интересно. Гросс исключительно тяжелый человек.
«В худшем случае мы можем забрать его к нам, — подумал Бекстрем. — Наденем на него наручники и проведем через главный вход, пусть журналисты немного пофотографируют».
И Олссон, казалось, прочитал его мысли.
— Как ответственный за данное расследование я в таком случае уже сейчас принимаю решение, что его надо доставить сюда на допрос, — сказал он и приосанился. — Без предварительного уведомления, согласно главе двадцать три семь процессуального кодекса, — уточнил он с довольной миной.
«Флаг тебе в руки, парень», — подумал Бекстрём и одновременно кивнул в знак согласия, подобно всем другим в комнате, за исключением Рогерссона, который не поддался общему порыву.
После встречи Бекстрём поймал Олссона, прежде чем тот успел смыться к себе в кабинет и закрыть за собой дверь.
— У тебя есть минута? — спросил он с дружелюбной улыбкой.
— Моя дверь всегда открыта для тебя, Бекстрём, — заверил его Олссон столь же дружелюбным тоном.
— Обыск в ее комнате дома у отца, — сказал Бекстрём. — Ведь именно там она главным образом жила. Самое время для этого.
Олссон сейчас выглядел крайне обеспокоенным и вовсе не таким целеустремленным, как к концу встречи. Отец жертвы очень плохо себя чувствовал. Несколько лет назад он перенес инфаркт и был близок к смерти. Его единственная дочь к тому же покинула его крайне трагическим образом, и, как только он включал телевизор, радиоприемник или брал в руки газету, ему сразу же в ужасно бесцеремонной манере напоминали об обрушившемся на него несчастье. Вдобавок представлялось просто невероятным, чтобы он мог иметь какое-то отношение к ее смерти. Он, например, добровольно оставил свои отпечатки пальцев для сравнения, когда пришел в полицию.
— Я также не верю, что он убил дочь, — согласился Бекстрём, чьи мысли уже устремились в другое русло.
Столь же маловероятно, как и версия с чертовым поляком, подумал он, но не об этом ведь сейчас шла речь.
— Тогда, я полагаю, мы все обсудили, — констатировал Олссон. — Я предлагаю подождать еще несколько дней, чтобы отец Линды смог прийти в норму. Я имею в виду, если нам повезло с поляком Гроссом, надо надеяться, все закончится, как только мы получим ответ на его пробу ДНК.
— Тебе решать, — сказал Бекстрём и ушел.
После обеда Бекстрём получил новый список нарушителей закона от Кнутссона, которого, судя по его виду, мучили угрызения совести.
— Насколько я понял из разговора с Рогерссоном, ты не веришь в версию с поляком, — промямлил он упавшим голосом.
— Что тебе тогда сказал Рогге? — спросил Бекстрём.
— Ну, ты же знаешь его, когда он в таком настроении.
— Что он сказал? — повторил свой вопрос Бекстрём и с любопытством посмотрел на Кнутссона. — Процитируй его слова напрямую.