Таинственный посох
Шрифт:
Многое, конечно, забылось с тех пор. Например, что еще привозили мне родители в заветных сумках. О чем спрашивали. Что говорили.
Но осталось главное: ни с чем не сравнимая радость от того, что они наконец рядом. И с этой радостью я жил до следующего их приезда. А то и до возвращения домой.
Как же давно это было… И почему мне вспомнилось это именно в эту поминальную службу? А потому, что это был тоже родительский день. Только на этот раз всё было наоборот. Теперь они, мои родители, ждали меня. Точнее, не меня, а моей церковной записки об их упокоении. Ибо это – самое большее из всего остального
Казалось бы, чего проще: взять у свечного ящика небольшой листок, поставить сверху крестик, написать «Об упокоении». И дальше – проставить бесконечно родные, знакомые имена… Но какой же праздник и радость наступает для них, когда эта записка вносится в алтарь, где во время совершения проскомидии каждое имя, вынимая частичку из просфоры, называет священник, а потом, в конце службы, погружает все эти частички в Чашу с Телом и Кровью Христовыми… Какое великое утешение!..
Вот и ждут они этих родительских суббот или просто того дня, когда мы зайдем в храм и помянем их. Церковной запиской… Сорокоустом… Вечным поминовением…
Ждут, как я когда-то с нетерпением в детстве ждал их. И даже – еще несравнимо больше!
Знаки – «оттуда»
Когда на все мои доводы в пользу веры многие скептически говорят: «Всё это, конечно, хорошо! Но… только как вам поверить? Ведь оттуда никто не возвращался!» – я всегда рассказываю одну и ту же историю. Которая случилась лично со мной. В далеком теперь 1998 году. В Санкт-Петербурге.
Вот она.
Жил я тогда в двухкомнатной квартире на проспекте Науки, которую снимало для меня у одной проживавшей в другом месте больной женщины православное издательство «Сатисъ», терпеливо дожидаясь, когда я напишу для них роман «Тайна рубинового креста» [3] . Кроме того, оно выплачивало мне оклад и ежедневно – если я не ленился приезжать к ним через весь город на Васильевский остров – кормило сытным бесплатным обедом. А еще время от времени дарило книги, которые только-только были напечатаны в типографии.
3
Справедливости ради нужно сказать, что за два года, которые я прожил в той квартире, издательство так и не дождалось этого романа, выпустив вместо него несколько книг стихотворений и поэм. И вообще получило его еще через несколько лет. Но зато не один – а сразу три!
Однажды главный редактор вручил мне прекрасно изданную Псалтирь для чтения по усопшим. Хотя мне полагалось бы как можно чаще раскрывать ее, поминая усопших родителей, сродников, друзей и знакомых, я положил ее в стенку, на верхнюю полку, и плотно закрыл стеклянную дверцу. Потом эту Псалтирь заслонили новые подаренные книги.
Всё это было очень доброжелательно и щедро со стороны издательства. Но главное – это, конечно, квартира!
Большая комната с длинной застекленной стенкой, двумя роскошными креслами, рабочим столом и диваном изначально была предназначена для рабочего кабинета; маленькая, с кроватью и тумбочкой, – для спальни. И это было разумно.
По просторному залу можно было свободно ходить, обдумывая
Но… работа над романом почему-то не пошла – вместо прозы из-под пера днем и ночью начали выходить одни стихотворения. Диван был очень удобен для работы над стихами. И кабинет с первого же дня превратился в… рабочую спальню.
Я ни разу за целый год не ложился на ночь в маленькой комнате. А тут, сам не знаю почему, однажды в июньскую ночь почему-то решил лечь именно в ней…
Это было время белых ночей. Плотных, как в большой комнате, штор в маленькой не было. Мучаясь с непривычки от света поздним вечером, я долго ворочался, прежде чем наконец уснул.
И проснулся от какого-то странного чувства. В коридоре словно появилось еще одно окно. Придя в себя, я сообразил, что это всего-навсего зеркало, которое отражало падающий из ночного окна северный свет.
Будильник на прикроватной тумбочке показывал два часа. Можно было продолжать спать. Но мне вдруг остро захотелось занавесить зеркало.
А впрочем…
Резонно решив, что раз в доме нет покойника, то, стало быть, и занавешивать зеркало нечего, я только повернулся на другой бок, к настоящему окну. И едва стал засыпать, как в большой комнате раздался страшный грохот. Я так и подскочил на постели.
Мигом перебежав туда, я встал в боксерскую стойку (было дело, занимался немного этим видом спорта в юности) в готовности отстаивать квартиру от вломившихся через балкон грабителей. Только весь вопрос был в том – где они?..
Свет зажигать не было никакой надобности. Я в напряжении прошел по хорошо освещенной комнате. Заглянул за открытые шторы. Внимательно изучил все углы. И то место за стенкой, где мог спрятаться человек. Не забыл посмотреть под диван. Никого… Тогда я прошел на кухню и в ванную комнату – тоже ни души…
«Странно! – недоумевал я. – Откуда же тогда был этот звук? Ведь я точно слышал его!»
Шаг за шагом, пядь за пядью я принялся изучать большую комнату в поисках того места, где что-то могло случиться с таким грохотом. И наконец нашел!
Это был дальний, то есть самый ближний к окну, отсек стенки. Стеклянная дверца в нем была открыта. Я заглянул туда и увидел, что отчего-то сама собой – на ней было не так уж и много всего – рухнула верхняя полка. Все книги, поставленные на нее позже, подались вперед, обнажая ту самую Псалтирь, которую подарил мне директор издательства. Точнее, она просто каким-то образом, словно сама собой, выкатилась перед ними. Хоть бери да начинай читать ее по усопшим!
Но вместо этого, успокоившись, хотя и не понимая, почему не выдержала полка, я вернулся в спальню и уснул.
Однако долго поспать мне опять не удалось. Рано-рано – если бы не белые ночи, то я бы сказал – на рассвете – раздался телефонный звонок. Никто никогда еще не звонил мне так рано…
– Да? – приготовившись отчитать за эту неуместную шутку кого-нибудь из друзей, сказал я и вдруг услышал прерывающийся плачем незнакомый женский голос:
– Простите… Это звонит близкая подруга хозяйки квартиры, которую вы снимаете…
– Она что, хочет, чтобы я срочно съехал? – не на шутку встревожился я.