Таинственный убийца

Шарп Том

За этой сценой наблюдало странное создание - оно перебегало от дерева к дереву, стараясь, чтобы разгоряченный викарий со спутниками его не заметили. Точнее, ее. Это была Минни (сокращенное от Миндж), единственно выжившая после катастрофы сестра во Христе: при столкновении се подбросило в воздух, она несколько раз перевернулась, словно заправский гимнаст, и упала в кусты, где пролежала без сознания двое суток. На третьи она очнулась и побрела к своей обители — Пэррок-хаузу.

Выпущенная из узилища Ванесса прогуливалась на солнышке с Адамом Ленноксом. У него была к ней масса вопросов, а она испытывала массу удовольствия, удовлетворяя его любопытство. Муж ее был

по природе мужчиной видным, но, во-первых, он всего лишь француз, а, во-вторых, столь длительное время принужденный носить панковский гребень и кольцо в носу, он утратил значительную долю своего галльского обаяния. Первый во­прос Адама был простым:

— Скажите по правде: у вас есть собака? Фишер говорит, что вы сказали ему, будто есть.

— Ах, разве я похожа на собачницу?
– Адам вынужден был при­знать, что нет.— Только помыслить о таком!

— А почему вы сказали мне, что у вас в шкафу умирает муж­чина?

— Но ведь у меня в шкафу был мужчина, не так ли? Жан-Пьер, вы же сами знаете. Он задыхался, его тошнило... Это было очень странно. Но когда я прибежала домой, он пришел в себя. Навер­ное, перед этим он принял амилнитрат, прописанный ему докто­ром Шепердом.

— А кто, как вы полагаете, украл ваш бюстгальтер? И почему вы заявили, будто собирались подарить его на Рождество Гермионе Фортпатрик? — Ну как же, подумал Адам, бюстгальтер 32В, а Гермиона наверняка носит сорок второй размер.

— Да это была просто шутка! Она так долго негодовала по по­воду моих романов, называла их «грязными»!.. К тому же я, как вы, надеюсь, успели заметить, не ношу бюстгальтеров.

Адам прокашлялся:

— Ванесса, вы беременны?

— Еще одна шутка!

— Мне кажется, у вас своеобразное представление о юморе!

— Мы, писатели,— наставительно произнесла Ванесса,- живем в мире фантазий. C’est tout. Мы создаем вымышленные миры для наших читателей, для журналистов, таких, как вы, Адам, для ин­спектора Фишера. И нечестно ждать от нас скучной и утомитель­ной правды.

— Видите ли, поскольку я веду расследование, мне хотелось бы иметь дело как раз со скучной и утомительной правдой.

— Ах, Адам, простите,— и она чмокнула его в щечку, как бы по-дружески, но... — А как у вас получается брить здесь? — и она ука­зала пальчиком на ямку в его подбородке. Адам застонал про себя: не было женщины, которая не задавала бы ему подобного вопроса.

За разговором они подошли к конюшням Пэррок-хауза, где и были встречены Квентином. Старинные каменные стены увивал плющ, причудливые дымовые трубы в стиле Тюдоров оживляли линию небес.

— Через несколько минут все это станет нашим! — мечта­тельно произнесла Ванесса.- Как же счастлив будет Жан-Пьер! И его матушка! Ну как, Адам, будете навещать меня в оружей­ной?

Библиотеку Пэррок-хауза многие считали выдающимся собра­нием книг: здесь хранилась даже Библия, отпечатанная самим Гутенбергом, а также многочисленные рукописи известных авто­ров. Место, вполне соответствующее представлениям Квентина Смитиза о том, где следует зачитывать завещание, столь искусно составленное им два года назад. Сестра Квентина, Гермиона. и ее супруг полковник Фортпатрик дали ленч в честь адвоката и те­перь сидели в первом ряду, словно бы что-то должны были по этому завещанию получить.

Естественно, гипергностики были в меньшинстве. Брат Виктор лежал на глыбе льда в задней комнате похоронного бюро: бед­няга наконец-то избавился от своей преступной страсти. Сестра Флер, теперь мадам Долри, но все еще одетая в наряд Божьей Се­стры, сидела между сыном Жан-Пьером и невесткой Ванес­сой.

Адам

стоял, прислонившись к каминной полке, инспектор Фи­шер бросал на собравшихся грозные взгляды, призывая во всем сознаться, присутствовал даже член парламента Фред Картлидж, хотя уж ему-то никакого дела до завещания не было. Но он пола­гал, что полковник Фортпатрик, глава местного отделения Кон­сервативной партии, оценит его внимание к жизни деревни. (По правде говоря, полковнику было на сей факт наплевать.) Позади всех сидел сияющий Пармитер в форме охранника.

Квентин начал с краткого пересказа событий. Пол Долри оста­вил завещание, по которому и Пэррок-хауз, и все к нему относя­щееся переходили к гипергностикам, если же в установленный срок ими будет совершено нечто позорное и неуместное, владе­ние переходит к Ванессе и се наследникам. Капеллан убит неиз­вестным или неизвестными лицами, брат Виктор задушен бюст­гальтером. Ларкин и сестра Флер оказались на деле не теми, за кого себя выдавали, а остальные гипергностики погибли в ката­строфе. С точки зрения Квентина, причиной столь многочислен­ных смертей вряд ли были грехи покойных, и все ли из них дей­ствительно мертвы? Если так — и если гипергностики не оста­вили собственного завещания,— имение Долри переходит к Ва­нессе. Остается лишь один нерешенный вопрос: возможные об­винения полиции против семейства Долри. Если они каким-либо образом повинны в гибели гипергностиков, совершенно оче­видно, они не могут наследовать то, что получено в результате преступления. Но в настоящий момент (и это очень важный пункт) они пока что находятся под подозрением, а британское право основано на презумпции невиновности. Таково, продо­лжил Квентин, его ученое мнение, и с ним следует считаться (особенно потому, что ему как поверенному положено десять ты­сяч фунтов плюс расходы - но эту деталь Квентин решил оста­вить пока при себе).

Мнение его было столь высокоученым и было высказано в столь блистательных и закругленных фразах, обильно пересы­панных латынью, что присутствующие уже собрались наградить его аплодисментами, как... Как на пороге возникла последняя из гипергностиков: нагая, грязная и окровавленная.

— Я здесь, чтобы предъявить свои права! — вскричала Миндж: в школе она занималась в театральном кружке, и теперь постара­лась извлечь из сцены максимальный эффект.

— Ах! — воскликнул Квентин, пытаясь по адвокатскому обы­чаю затянуть время.

— Разве я не законная наследница Пэррок-хауза?

Квентин вознамерился объявить, что новый поворот событий требует дополнительного рассмотрения (и дополнительной оп­латы), ради чего ему придется вернуться в Лондон и отложить окончательное решение на пару недель, но тут в дверях возник новый посетитель: доктор Шеперд собственной персоной. Он выхватил из трости шпагу, рубанул ею по Гутенберговой Биб­лии, лежавшей на почетном месте — на столике с медной сто­лешницей, и возгласил:

— Ларкин! Я пришел за тобой!

Жан-Пьер отпрянул от обезумевшего сельского врача. «Смерть!» — вопила татуировка у него на лбу. «Смерть!» — вопил спятивший доктор.

— Я не Ларкин,— вопил Жан-Пьер.— Ларкина никогда не суще­ствовало. Спросите у кого хотите! Спросите ну хоть ее!
– и он дрожащей рукой указал на Миндж.

— Доктор взмахнул шпагой, и Жан-Пьер в изумлении увидел, как от левой его руки отскочили три пальца и упали на обюссонский ковер.

— Mon Dieu! — вскричала «сестра Флер», когда сталь клинка взмыла над беззащитной головой ее единственного сына. В прыжке она приняла удар на себя и погибла. Смерть ее, не в пример жизни, была полна благородства.