Таинственный венецианец

Завершая свою последнюю фазу, в небе бледно светила луна.

Мужчина молча вылез из воды. Его туго натянутый на теле эластичный купальный костюм, поблескивающий капельками воды, чем-то напоминал шкуру мокрого тюленя. Какое-то время он стоял неподвижно, прислушиваясь к легким всплескам волн о бетон набережной. Прежде чем выбраться из канала, он посмотрел в его черную глубину и оглянулся на темневший позади пакгауз, заполненный деревянными ящиками с фруктами, издававшими приятный запах.

Мужчина пошел по проходу между штабелями

ящиков, на ходу снимая с себя купальные принадлежности. Буквально за несколько секунд он сложил все это в футляр для гитары, упаковал кислородный баллон, затем быстро надел на себя рубашку, пиджак, привычным жестом поправил галстук. Прежде чем покинуть пакгауз, человек внимательно осмотрелся, затем вышел наружу, плотно прикрыв за собой дверь.

Из пакгауза он вышел, держа в руке чехол для гитары. В зубах у него была зажата сигарета. Каучуковые подметки его башмаков заглушали легкий стук шагов.

Граф Видал Чезаре нанял гондолу. Добравшись до палаццо, он заплатил гондольеру и через площадь зашагал к колоннам ворот.

На горизонте забрезжила узкая полоска света, похожая на бледную гвоздику. Она извещала о начале нового утра. Позолоченные шпили и колокола расцвечивали серую воду каналов в розоватые тона. Город начал медленно оживать. Пройдет совсем немного времени и каналы начнут кишеть гондолами, суденышками всех мастей, моторными лодками, которые доставят вас в любое нужное место (или в гостиницу, если вы гость этого прекрасного города).

Но для графа Чезаре Венеция была его родным городом, в котором он знал каждый дюйм от площади Дворца Дожей до мало кому известной церквушки Святого Франческо де Виньи.

Палаццо Чезаре с трех сторон окружала небольшая дворцовая площадь; ее так давно никто не убирал, что она вся заросла сорняками и какими-то вьющимися растениями, которые заполонили серые от времени каменные стены дворца. Фасад палаццо время пощадило, и он сохранял великолепие прошлых веков. Стены его были покрыты типичной венецианской резьбой, кое-где еще сохранилась позолота.

Дворец по-прежнему выглядел внушительно, и если бы потомки Чезаре оставались такими же богатыми, то и палаццо сохранил бы всю свою былую красу. Обитая железом дверь вела в нижний зал, в котором в этот ранний час царила полутьма, было так же холодно, как на берегу канала, и стоял такой же затхлый запах. Мраморная лестница вела на первый этаж, где находились апартаменты, отделанные в современном стиле, принадлежавшие графу и его бабушке, вдовствующей графине. Они вдвоем остались единственными членами когда-то огромной семьи Чезаре.

Кроме комнат, в которых обитали граф и его бабушка, помещения громадного замка были запущены. В них никто не жил, и они постепенно приходили в запустение. Иногда граф испытывал тоскливое сожаление, что дом постепенно рушится, а он ничем не может помочь. Порой ему приходила в голову мысль жениться на богатой наследнице и реставрировать замок. Однако он не очень верил в возможность такого мероприятия.

Хотя граф не чурался женского пола и у него было много романов, однако ему до сих пор не встретилась ни одна женщина, которая увлекла бы его настолько,

чтобы он захотел добровольно отказаться от своего холостяцкого положения. Иногда он думал, что жениться все-таки надо хотя бы для того, чтобы продолжить род графов Чезаре, но ведь могло случиться так, что его избранницу вовсе не будет интересовать производство потомков, а самое главное для нее будет громкий титул, который она получит в результате своего замужества. Но как говорится в одной поговорке, зачем покупать фрукты, если их можно просто сорвать с дерева и съесть?

Старая графиня, со своей стороны, приходила в отчаяние, наблюдая за рассеянной жизнью, которую вел ее внук. И поэтому почти каждое утро тому приходилось выслушивать ее нравоучительные речи.

Видал Чезаре осиротел в возрасте восемнадцати лет, без особых церемоний получил титул графа и стал главой графского рода Чезаре. Но все это было в прошлом, изменить которое уже нельзя. Будущее же было неясно. Денег, которые он получил в наследство, было так мало, что они уместились на кончиках его ногтей.

Однако граф приобрел некоторый жизненный опыт, который позволял ему держаться на поверхности. Он не питал никаких иллюзий ни в отношении того, что происходит в мире, ни в отношении женщин. Он научился жить, ловко лакируя в любых обстоятельствах; был довольно неразборчив в связях с людьми, о некоторых из них вполне можно было сказать, что они родились в джунглях.

Поднявшись по лестнице, граф вошел в небольшую переднюю, которая вела в светлый зал, обставленный, как зал ожидания в гостинице. Из широких окон открывался великолепный вид на канал, который протекал вдоль палаццо, на лабиринты аллей, дворцов, церквей. Пол в зале был покрыт ковром янтарного цвета, а мебель была из темного дерева. Она не выглядела ни современной, ни антикварной.

Вдоль стен стояли удобные низкие диваны и кресла, обитые зеленым бархатом. Кое-где возвышались старинные скульптуры — остатки из коллекций скульптур и картин, большая часть которых давным-давно была продана.

Видное место занимали статуя римского принца, пара мраморных женских головок, созданных мастерами еще в шестнадцатом веке, и бюст священника, который почему-то очень не нравился графу. Стены были увешаны старинными гобеленами. Здесь же примостился низенький кофейный столик явно французского происхождения. В оконной нише стоял еще один столик из полированного дерева, за которым граф и вдовствующая графиня совершали свою трапезу: в этот ранний час, когда часы показывали половину шестого, он уже был накрыт для завтрака.

Хозяйством в палаццо занимались двое — домоправительница Анна и ее муж Джулио, который был мастером на все руки. Оба они служили здесь с незапамятных времен, были довольно стары, но графине никогда не приходила в голову мысль заменить их на более молодую прислугу. А молодого графа они знали с самого дня его рождения.

Граф миновал зал и прошел к себе в гардеробную. Здесь он разделся, принял душ, затем лениво проскользнул между двумя шелковыми простынями, расположился на своей огромной четырехместной кровати. Эта комната была спальней еще первого владельца палаццо.