Таинственный язык мёда
Шрифт:
Но не это ее беспокоило.
Вечно спешащие люди. Совсем другой запах в воздухе, и свет, и солнце. И еще – там не было пчел.
В Аббадульке она была вольна делать все, что заблагорассудится. Если ей хотелось спуститься со скалы и поплавать – пожалуйста. Хотелось побыть с Гомером и пойти с ним на пастбище – ради Бога, сколько угодно. Еще Анжелика могла в любой момент взять лодку и отправиться к своим рифам. На самом деле все это становилось возможным, только когда уезжала Мария, потому что мать падала в обморок, стоило дочери приблизиться к морю.
Рим стал для Анжелики началом конца ее собственного
Тогда то, что сначала было шоком, ужасом, вскоре соединилось со всем прочим и превратилось в единую глубокую скорбь, которая охватила ее и отделила от всего вокруг.
Неожиданно в ее жизни появилось все, о чем может мечтать девочка в таком возрасте, но она потеряла то, что значило для нее намного больше. Сколько бы Мария и Дженаро ни старались сделать ее счастливой, она так и не смогла привыкнуть.
И тогда она начала разрабатывать план.
Ее матери было хорошо в Риме. Никогда раньше она столько не улыбалась и не была так красива. Муж был хорошим человеком. Это было видно по его глазам, по манере говорить, по его деликатности. Он был очень учтив, и с девочкой тоже. По плану все должно было остаться, как раньше. Анжелика вернулась бы к Яе, а Мария приезжала бы ее навещать. Она сможет увидеть Николу, и все начнется с того момента, где оборвалось.
Нужно было только найти подходящий момент, чтобы рассказать об этом маме. Какое-то время Анжелика вынашивала эту идею. Она продумала все до мельчайших деталей, а затем решила, что единственный способ реализовать план – поговорить с Марией.
– Ты почему ничего не ешь? Посмотри на себя, кожа да кости, – сказала Мария, обращаясь к дочери. Они ужинали, у мамы в тот вечер было очень много дел.
Каждый день она готовила одно из своих любимых блюд. На столе стояли цветы. Красные розы. Но не такие, как у Яи, которые разливали повсюду аромат. С того момента, как Анжелика приехала в Рим, Мария относилась к ней как к принцессе. Каждый вечер они ходили куда-нибудь вместе, и если мама почему-то не могла, вместо нее ходил Дженнаро. Часто Мария хотела причесать дочь и заплести ей косички, хотя Анжелика уже очень давно сама прекрасно справлялась. Мария обнимала дочь каждый раз, как только могла, и покупала ей новые наряды: платья, кофточки, брючки, даже духи. «Ты же уже настоящая девушка», – сказала Мария, протягивая Анжелике флакон.
Даже тетрадки и книжки были самыми красивыми на свете. Но ничто не могло развязать тот узел, что сдавливал ей шею.
– Я вернусь домой, к Яе, – сказала Анжелика, уставившись на равиоли с рикоттой, к которым даже не притронулась. Затем взглянула на мать. На Дженнаро она не смотрела – сколь милым и чудесным он ни был, его это не касалось.
Мария побледнела, ее губы вытянулись в тонкую линию, а пальцы пытались ухватиться за скатерть.
– Это невозможно.
– Возможно. Я вернусь к Яе. А ты, когда захочешь, будешь приезжать ко мне.
Мария покачала головой.
– Она умерла. Маргарита умерла. В Аббадульке у тебя больше никого нет, – сказала Мария.
Анжелика вернулась в настоящее, заморгала, глубоко вдохнула и сконцентрировалась на дороге. Она ей врала. Смотря в глаза, врала.
– Как ты могла
Эмоции накатывали волнами: боль, разочарование, гнев. А затем глубокая растерянность и отвращение. Больше всех Анжелика корила не маму, а себя, ведь это она не сдержала обещание. Она была ничем не лучше Марии.
– Это решение мы приняли вместе – я и Маргарита. Ты никак не могла привыкнуть. А твоя жизнь и твое будущее уже были здесь.
– Это ложь! Ложь!
Мария схватила дочь за плечи и сильно встряхнула.
– Прекрати строить из себя глупую девчонку. Ты прекрасно знаешь, что так и есть. Ты закончила школу. Потом университет. Ты живешь так, как тебе хочется. Ты вольна была выбирать, – кричала ей в ответ Мария. – На Сардинии, в той захолустной деревне для меня бы все и закончилось.
– Что бы для тебя закончилось, мама? – прошипела Анжелика, когда почувствовала, что силы покидают ее, а вместо них наваливается бесконечная усталость. Она смолчала, не произнесла слово «инсульт», которое всегда звучало в Аббадульке при упоминании имени ее матери. Анжелика никогда бы так не поступила.
Мама никогда ей ничего не рассказывала, не пыталась рассеять сомнения. Не отвечала на вопросы, а они только росли, множились и превращались в неприступные стены.
Анжелика еще немного подождала: решится ли Мария ответить, но поняла, что этому случиться не суждено. Тогда она просто отстранилась еще больше. Ей было очень плохо, и узел все крепче сдавливал ей горло.
– Университет, работа, которая мне нравится. Это, по-твоему, действительно самое важное? Да, у меня есть все это. Посмотри на меня, мама, я счастливый человек?
Мария сжала губы, от негодования они сузились, а от гнева покраснело лицо.
– Ты должна быть благодарна Богу за все, что имеешь. Ты не знаешь… даже представления не имеешь…
– О чем? Что я не знаю?
Но Мария не ответила и который раз только взглянула на дочь, словно та нахамила ей, – ледяной взгляд и настолько жесткое выражение, что казалось, будто черты высечены из камня.
– Мне нужно было сделать несколько вещей, у меня не было выбора. Мне до сих пор стыдно. А ты, доченька, могла выбирать, не забывай. Ты сделала выбор. И меня все устраивает.
Анжелика покачала головой.
– Нет, мама, ты не оставила мне выбора.
Она схватила чемодан, побросала в него то немногое, что возила с собой, и выбежала из дома вместе с собакой и кошкой – со своей семьей.
С того дня Анжелика перестала отвечать на звонки матери.
Анжелика свернула, вот она почти и на месте. Она взглянула на дорогу, которая то и дело сужалась до одной полосы, и вынуждена была остановиться. Стадо овец перегородило проезжую часть и не спеша двигалось ей навстречу. Как белая река, как поток ее мыслей.