Таинство

Баркер Клайв

— Нет? — спросила женщина.

— Нет, — ответил Джеффри.

— Значит, ты позволяешь ему умереть. Тебе противно прикоснуться губами к его губам, и потому теперь он мертв.

Она повернулась спиной к Солсу и пошла прочь. Джеффри знал, что это не прощение — экзекуция продолжается.

— О Святая Мария, о Богоматерь, — вполголоса стал молиться Джеффри. — Помоги мне в этот трудный час…

— Тебе сейчас не нужна девственница, — сказала женщина. — Тебе нужен кто-то другой, у кого побольше опыта. Кто-то, знающий, что для тебя сейчас лучше всего.

Джеффри не обернулся. Он был уверен, что она каким-то образом околдовала Дела, и, если он посмотрит ей в глаза, она точно так же проникнет и в его голову. Нужно попытаться выйти отсюда, не поглядев на нее. И еще нужно не забывать об этих треклятых шнурках. Тот, что удушил Дела,

уже соскользнул с его шеи. Джеффри не хотел смотреть на пах Дела, не хотел знать, что произошло с другим шнурком, но ему казалось, что, сделав свое дело, этот шнурочек уже отдыхает где-то. Он знал, что у него остался единственный шанс на спасение. Если он не проявит сноровки или потеряет ориентацию и не найдет выход, ему конец. Она сейчас может сколько угодно делать вид, что занята своими делами, но позволить ему уйти она не может — после всего того, чему он тут был свидетелем.

— Ты знаешь историю этого места? — спросила она.

Радуясь, что ее можно отвлечь разговором, он ответил: нет, не знает.

— Дом построил человек, который обостренно чувствовал несправедливость.

— Вот как?

— Мы его знали — я и мистер Стип. Это было много лет назад. Да что там — мы с ним были в близких отношениях какое-то время.

— Счастливчик, — сказал Джеффри, надеясь ей польстить.

Хотя он и мало что знал о здании Суда, но был уверен — его построили не меньше века назад. Эта женщина никоим образом не могла знать строителя.

— Я не очень хорошо помню его, — фантазировала она. — Вот только нос запомнился. Такого громадного носа я ни у кого больше не видела. Настоящий колосс. И он божился, что именно благодаря своему носу и проникся жалостью к животным…

Пока она болтала, Джеффри тайком повел глазами направо и налево, чтобы сориентироваться. Хотя он и не видел двери, которая вела к свободе, но предполагал, что она вне поля его зрения, за левым плечом. А женщина тем временем продолжала щебетать:

— Они гораздо чувствительнее к запахам, чем мы. Но мистер Бартоломеус заявлял, что благодаря своему носу воспринимает запахи скорее как животное, чем как человек. Амброзия, мирра, яд. Он классифицировал запахи, и у него имелось название для каждого. Гнилостный, мускусный, бальзамический. Другие я забыла. Вообще-то я и его забыла — ничего не помню, кроме носа. Странно, как иногда запоминаются люди. — Она помедлила. — А тебя как зовут?

— Джеффри Солс.

Это ее шаги он слышит у себя за спиной? Нужно сматываться отсюда, иначе она с ним разделается. Он поглядывал на пол — нет ли где этих ее убийственных четок.

— Без второго имени? — спросила она.

— Нет, есть и второе.

Ничего движущегося он не заметил, но это вовсе не означало, что они не лежат где-то рядом, в тени.

— Александр.

— Это гораздо красивее, чем Джеффри, — сказала она; голос ее теперь звучал ближе.

Он бросил взгляд на мертвое лицо Дела, чтобы подстегнуть себя этим веским аргументом, встал и повернулся к двери. Его догадка оказалась верной. Дверь была там, прямо перед ним. Краем глаза он увидел и шлюху, почувствовал, как ее глаза обжигают. Он не дал им возможности его заворожить. Испустив крик, которому он научился на сборах в ополчении (этот крик должен был сопровождать штыковую атаку, а в данном случае имело место отступление, но какая, в сущности, разница, черт побери?!), он бросился к двери. Его чувства были обострены как никогда с самого детства, организм, переполненный адреналином, воспринимал малейшие нюансы. Он услышал завывание взлетевших четок, а бросив взгляд через плечо, увидел их в воздухе — они летели к нему, словно молния в бусинах. Он метнулся вправо, одновременно делая нырок, и увидел, как четки пролетели мимо и ударились о дверь. Там они поизвивались минуту-другую, но этого ему хватило, чтобы схватиться за ручку и распахнуть дверь. Собственные силы поразили его. Дверь была тяжела, но, заскрипев петлями, распахнулась, ударившись о стену.

— Александр, — позвала женщина вкрадчивым голосом. — Вернись. Ты меня слышишь, Александр?

Он несся по коридору, и сладкоголосый зов его не трогал. И он знал почему. Только мать, которую он ненавидел всеми фибрами души, называла его так. Эта женщина могла призывать жертву голосом сирены, но, если она навешивала на него ненавистное «Александр», он оставался в безопасности.

Джеффри выскочил из здания, спрыгнул со ступенек в снег, бросился к живой изгороди, ни разу не обернувшись.

Он нырнул в заросли, выбежал на дорогу. Легкие у него горели, сердце бешено колотилось, и его охватило такое ощущение счастья, что он едва ли не радовался тому, что вкушает его в одиночестве. Позднее, рассказывая об этом, он тихим, скорбным голосом говорил о том, как потерял друга. А тогда он кричал, и смеялся, и чувствовал себя (ах, какая извращенность была во всем этом!) тем более в радостном настроении, что он не только перехитрил эту шлюху, но еще и видел гибель Дела — доказательство того, какой смертельной опасности подвергался он сам.

Гикая и спотыкаясь, он вернулся в машину, припаркованную ярдах в пятидесяти, и, не обращая внимания на то, что дорога обледенела (теперь он мог ничего не бояться — он был неуязвим), понесся с сумасшедшей скоростью назад в деревню, чтобы поднять тревогу.

2

А Роза в здании Суда чувствовала себя глубоко несчастной. Она была вполне довольна до прихода Александра и его тяжеловесного приятеля, сидела себе, вспоминала места получше и дни поприятнее. Но теперь воспоминания оборвались, и нужно быстро принять решение.

Скоро к дверям Суда заявится толпа. Она знала, что Александр постарается. Они будут исполнены праведного гнева и наверняка, если она не скроется, попытаются сотворить с ней что-нибудь непотребное. Ей не в первый раз приходилось быть гонимой и преследуемой. Один неприятный инцидент произошел в Марокко всего год назад, когда жена одного из ее случайных ухажеров повела против нее малый джихад, что сильно развеселило Джекоба. Ее муж, как и этот тип, лежавший сейчас у ее ног, умер in flagrante delicto, [8] но — в отличие от Доннели — ушел в мир иной с широкой улыбкой на лице. Эта-то улыбка и привела в бешенство его жену: она не видела и намека на подобное за всю свою жизнь и от этого загорелась местью. А потом в Милане — ах, как она любит Милан! — была сцена и того хуже. Она задержалась там на несколько недель, пока Джекоб ездил на юг, и затесалась в компанию трансвеститов, которые занимались своим небезопасным ремеслом в районе парка Семпионе. Ей всегда нравились искусственные штуки, и эти красотки, которые, на мужской взгляд, были этакими самодельными женщинами (местные называли их viados, что значит «фавн»), очаровали ее. Она чувствовала странную общность с ними и, возможно, даже осталась бы в городе, если б один из сутенеров по имени Генри Кампанелла, страдавший время от времени приступами садизма, не вызвал ее гнев. Узнав, что он с изощренной жестокостью избил одну из их компании, Роза не выдержала. Такое случалось редко, но если случалось, то неизменно заканчивалось кровью. И кровью обильной. Она удавила этого негодяя, засунув ему в горло то, что считалось его мужским достоинством, и выставила тело на всеобщее обозрение на Виале Чертоза. Его брат, тоже сутенер, собрал небольшую армию из уголовников и наверняка убил бы ее, если б она не бежала на Сицилию под крылышко Стипа. И все же Роза часто вспоминала своих сестер из Милана, как они сидели, болтая об операциях и силиконе, как щипались, миловались и обжимались, изображая женственность. А вспоминая о них, она вздыхала.

8

На месте преступления (лат.).

Хватит воспоминаний, сказала она себе. Пора сматываться, пока за ней не пришли собаки — как дву-, так четвероногие. Она взяла свечу в свою маленькую гардеробную и упаковала вещи, то и дело напрягая слух. Она слышала вдали голоса на повышенных тонах и решила, что Александр сейчас в деревне, рассказывает небылицы, как это обычно делают мужчины.

Спешно закончив сборы, Роза попрощалась с телом Делберта Доннели и, позвав свои четки, простилась с этим местом. Она намеревалась двинуться на северо-восток по долине, чтобы как можно дальше уйти от деревни и этих идиотов. Но стоило ей ступить на снег, как ее мысли обратились к Джекобу. Отчасти она была готова оставить его в неведении относительно того, к чему привели ее игры. Но в глубине души знала, что обязана его предупредить, хотя бы из сентиментальных побуждений. Они провели вместе столько десятилетий, споря, страдая, в своей странной манере отдавая себя друг другу. Хотя его недавняя слабость ее разочаровала, она не могла его бросить, не исполнив последний долг.