Таинство

Баркер Клайв

Повернувшись к холмам, которые проявились после отступления метели, она быстро нашла его. Для этого ей не требовались органы чувств: в них обоих было по компасу для того, чтобы находить друг друга. Ей нужно было только отпустить стрелку и дать ей успокоиться — там его и следовало искать. Волоча мешки, она стала подниматься по склону в сторону Джекоба, оставляя след, по которому пустится погоня — в этом она не сомневалась.

«Ну и пусть, — думала она. — Придут — значит, придут. И если придется пролить кровь, то я в прекрасном расположении духа».

XI

Весна

наступила внезапно. Дыхание земли пришло и ушло, а уходя, прихватило с собой зиму. Деревья чудесным образом оделись листвой и расцвели, замерзшая земля покрылась стеблями летней травы, колокольчиков, лесной ветреницы, мрачного чертополоха; повсюду плясали солнечные лучи. В ветвях устраивали брачные игры и гнездились птицы, из сгустившейся чащи появилась рыжая лиса, смерившая Уилла бесстрашным взглядом, а потом, сверкнув усами и шерстью, засеменила по своим лисьим делам.

— Джекоб! — произнес пронзительный голос слева от Уилла. — Никак не думал, что увижу тебя так скоро.

Уилл повернулся на голос и в нескольких ярдах увидел человека — тот стоял, прислонившись к высокому ясеню. Дерево выглядело лучше, чем человек: заляпанная рубашка, грубые штаны и дешевые сандалии казались жалкими на фоне блестящих листьев. В остальном у дерева и человека оказалось много общего. Оба стройные и хорошо сложенные. У мужчины, однако, было кое-что, чем не могло похвастаться дерево: глаза такой безукоризненной голубизны, что казалось, в них отражается небо.

— Должен сказать тебе, мой друг, — проговорил человек, глядя не на Джекоба, а на Уилла, — если ты все еще надеешься убедить меня отправиться с тобой, то это пустые мечты.

Уилл посмотрел на Джекоба, рассчитывая получить какое-нибудь объяснение, но Джекоба не было.

— Вчера я сказал тебе правду. У меня ничего не осталось, чтобы дать Рукенау. И все эти истории про Домус Мунди меня не соблазнят…

Отшатнувшись от дерева, человек приблизился, и тут Уилл понял, что, хотя незнакомец на несколько лет старше его и довольно высокого роста, их глаза на одном уровне, а это означало, что сам он каким-то образом стал выше на полтора фута.

— Я не хочу знать мир с этой стороны, Джекоб, — говорил человек. — Я хочу видеть его собственными глазами.

«Джекоб? — подумал Уилл. — Он смотрит мне в глаза и называет меня Джекобом. А это означает, что я нахожусь в теле Джекоба. Я смотрю на мир его глазами!»

Эта мысль не напугала его, напротив. Он слегка потянулся и почувствовал, как мышцы Джекоба обволакивают его, делают тяжелым и сильным. Он втянул носом воздух и ощутил запах собственного пота. Поднял руку и потрогал шелковистые кудряшки своей бороды. Это было необыкновенное чувство. И хотя он был здесь хозяином, но чувствовал, что овладели им, словно, находясь в Стипе, он впустил Стипа в себя.

В его чреслах и голове зрели желания, каких он не знал раньше. Он хотел уйти, оказаться подальше от этого меланхоличного юнца, испытать под этим небом свою заимствованную плоть, пуститься бегом так, чтобы легкие работали, как мехи, потянуться так, чтобы хрустнули суставы. Прогуляться обнаженным

в этом великолепном теле. Да! Разве это не здорово? Есть в нем, мочиться из него, гладить его длинные конечности.

Но он не был здесь хозяином — хозяйничала тут память. У него оставалось достаточно свободы: он мог почесать в паху, поскрести бороду. Но не мог отказаться от дела, которое привело Стипа в это место. Он мог всего лишь следить за позолоченными глазами Джекоба и слушать то, что говорилось в этот солнечный день. Ему показалось, что он устроил эту встречу против воли Стипа. «Я не хочу этого», — говорил Джекоб, повторял снова и снова, но вот она состоялась, и теперь имеет собственную инерцию, и Уилл не собирается сопротивляться, потому что боится лишиться этой радости — находиться внутри Джекоба, плоть во плоти.

— Иногда, Томас, — говорил Джекоб, — ты смотришь на меня так, словно я сам дьявол.

Другой покачал головой, сальные волосы упали на лоб. Он откинул их назад рукой с длинными пальцами, испачканными чем-то синим и красным.

— Если бы ты был дьяволом, то не принадлежал бы теперь Рукенау, — сказал он. — Ты бы не позволил ему отправить тебя на поиски и возвращение беглых художников. И если б ты пришел за мной, я не смог бы тебе противиться. А я могу, Джекоб. Это трудно, но я могу.

Он поднял руку над головой и, притянув к себе цветущую ветку, вдохнул ее аромат.

— Прошлой ночью, после твоего ухода, мне приснился сон. Мне снилось, что я на небесах, выше самых высоких облаков, что я смотрю вниз на землю, а рядом со мной кто-то есть, шепчет на ухо. Тихий голос, не мужской и не женский.

— И что же он говорил?

— Что во всей Вселенной есть только одна планета, такая совершенная, такая голубая и яркая, как эта. Такая изобильная. И что эта слава и есть сама суть Бога.

— Бог — это заблуждение, Том. Вот что он такое.

— Нет, послушай меня! Ты слишком много времени провел с Рукенау. Все, что окружает нас сейчас, это не какой-то трюк, с помощью которого Бог обманывает нас.

Томас отпустил ветку, и она вернулась на место, роняя лепестки на его голову и плечи. Он этого не заметил — слишком был поглощен рассказом о своем сне.

— Бог знает о мире через нас, Джекоб. Нашими голосами он восхищается этим миром. Нашими руками оказывает ему услуги. А по ночам Он смотрит нашими глазами в бесконечность и дает звездам имена, чтобы со временем мы могли к ним отправиться. — Он уронил голову. — Вот что мне снилось.

— Расскажи это Рукенау. Он любит находить смысл в снах.

— Но тут нечего искать, — ответил Томас, усмехаясь и глядя в землю. — Это-то и есть самое гениальное, неужели ты не понимаешь?

Он снова посмотрел на Уилла, небо в его глазах было безупречно голубым.

— Бедный Рукенау. Он так долго повторяет свои проповеди, что любит их больше, чем истинные Святые Дары.

— А скажи мне, что они такое?

— Вот это, — сказал Томас, снимая лепесток со своего плеча. — У меня здесь святая святых, Ковчег Завета, Чаша Грааля, сама Великая тайна — вот здесь, у меня в руке. Посмотри!