Так было
Шрифт:
Присел на траву, поставил на колени баян, уперся в него подбородком, прислушался. Чуткое ухо сразу уловило множество звуков, и ему вспомнился разговор с Зоей в березовой роще. «Идет, гудет Зеленый шум…» И с чего это он взбеленился сегодня? Сам танцует, как медведь, и с другими потанцевать не дает. Такую девушку силой не удержишь. Она, как Нунча.
Степан жадно глотнул прохладный, пропахший рекой и травой воздух, вслушался в неясные голоса ночи. Уже не было ни обиды, ни раскаяния, только тихая и сладкая грусть. Парень расстегнул меха баяна, надел ремни, пробежал
Услышал за спиной шаги. Редкие, легкие, осторожные. Это была Зоя. С большим трудом удержал себя на месте. Даже не пошевелился. Зоя подошла, присела рядом.
Долго молча слушала его игру. Потом сказала с ласковым упреком:
— И чего тебе не спится? Всю деревню взбаламутил.
Он стиснул меха баяна, повернулся к ней.
— Пришла?
— Угу..
— Моя?
Она покачала головой.
— Ничья.
— Значит, не моя?
Она приложила ладошку к его губам и насмешливо прошептала:
— Собственник.
Над землей уже занимался рассвет. Прозрачная синь окутала окрестности.
— Ой, какая роса! — воскликнула Зоя, вскакивая.
— Это пот земли.
— Пот земли, — задумчиво повторила она. — Хорошо.
— Это смешно, наверное, но я считаю землю живым существом. Добрым, могучим и мудрым.
— Ты обожествляешь землю, Степа.
— Пускай. Иногда я даже разговариваю с ней. Лягу на траву, прижмусь к земле щекой и спрошу: «Ну как живешь, матушка?» А она вздохнет глубоко-глубоко так и ответит: «Хорошо, сынок». Мне кажется, тот, кто не любит землю, никогда не будет по-настоящему счастлив.
— Это в тебе говорит крестьянская кровь. Рабочий наверняка то же думает о металле, рыбак — о море.
— Но ведь все это на земле и из земли.
— Ты, оказывается, еще и философ, — улыбнулась Зоя.
— Искупаемся? — неожиданно предложил он.
— Давай.
Река была узенькая, медленная, неглубокая. У берегов поросла ряской да кувшинками. Степан на бегу разделся, стряхнул с ног башмаки и с ходу ухнул в воду. «Ах!» Широкой размашистой саженкой поплыл к тому берегу. При каждом взмахе рук его худое, мускулистое тело почти до пояса вылетало из воды.
Вот он вылез на противоположный берег.
— Зоя!
Она зябко передернула плечами и, зажмурившись, бултыхнулась в воду.
Пока купались, совсем рассвело. На востоке заклубились розовые облака. Запели птицы. Заплескалась в реке рыба.
Из деревни доносился протяжный коровий рев.
Они одевались, не глядя друг на друга. Потом вскарабкались на берег. Сели на прежнем месте. Подогнув колени, Зоя обхватила их руками, покосилась на Степана.
— Куда отсюда двинется наша бригада?
— В «Колос».
— К Вере.
— Да, к Вере… Сазоновой.
— Видишь, на что способна женщина. А мне ее все-таки жалко. Я бы не отважилась на такое. Это конечно, плохо. Но я бы не смогла.
— Она сильная женщина. Ты знаешь, Зоя, я ведь очень виноват перед ней. Сейчас я это понял по-настоящему. Только не спрашивай, все равно не скажу.
— А может быть, Вера любит Петра? — Зоя помолчала в задумчивости, накрутила на палец сорванную травинку. — Любовь все может. Над ней и разум не властен.
— Если любишь — ничего не видишь, — горячо воскликнул Степан. — Ни веснушек на лице, ни… оторванных миной ног, ни… Погоди. Не перебивай. Вот, например, спроси меня, что есть в тебе, в Зое Козловой, отрицательного, и я отвечу: «Ничего». Смеешься? А я в самом деле не вижу в тебе ни одной червоточинки, ни сучка, ни задоринки. А ведь, наверное, есть же и у тебя хоть какие-нибудь недостатки. Есть или нет?
— Они у каждого человека есть…
Степан запустил пальцы в мягкие золотые завитки. У самых своих глаз увидел ее — глубокие-глубокие.
— Надо так любить… так…
— Вот и люби…
— Зайка…
Они поднялись и пошли в деревню. За ними по серой дорожной пыли тянулась цепочка следов. Степан оглянулся, пробежал по ней взглядом, грустно улыбнулся.
— Подуй ветерок, и от наших следов ничего не останется. Будто и не было нас здесь.
Зоя промолчала: думала о чем-то своем.
Осень сорок четвертого года снова не порадовала хлеборобов. Затяжные холодные дожди почти каждый день полосовали землю. Хлеб полег, прорастая на корню. Картофельные поля превратились в болота. Надо было спасать урожай. И опять закрылись все учреждения и школы. В поле вышли домохозяйки и строительный батальон инвалидов под командой Федотова.
Всю осень райком комсомола был на замке. Только накануне Октябрьских праздников в маленьком райкомовском домике вновь загудели молодые голоса.
В то предпраздничное утро настроение у Степана было приподнятое: вчера пришло письмо от отца. Он сообщал, что демобилизовался по ранению и в ноябре будет дома.
Ночью на мерзлую кочковатую землю упал снег. Завалил, засыпал все вокруг пушистым, искристым ковром. От яркой белизны у Степана пощипывало глаза. Морозец щекотал ноздри. Молодой снежок не хрустел, а мягко поскрипывал и пружинил под ногами. Первый снег всегда радует и волнует. Глядя на него, Степан думал о том, как нынче вечером по нетронутому снежному ковру пойдут они вместе с Зоей.