Так было
Шрифт:
Степан так дернул Бориса за полу бушлата, что парень от неожиданности плюхнулся на скамейку. Несколько мгновений молчал, ошалело глядя на необычно сурового приятеля. По лицу Степана пробежала какая-то тень, и он, повернувшись к людям, сказал с глухой болью:
— Не можем мы допустить, чтобы погибло народное добро. Это же удар в спину Красной Армии. Надо найти выход. Понимаете? Надо. И я прошу… от имени райкома, от имени всей нашей партии прошу вас, товарищи, помогите. Давайте сообща искать, вместе думать. Только не сидеть сложа руки. И мы найдем, обязательно найдем…
— Верно, паря, — сразу
— Ну, Плесовских опять завел канитель про свою роту… — послышался чей-то насмешливый голос.
— Рота тут ни при чем, — огрызнулся рыжебородый. — Это к слову. И опять же для разгону. А выход из нашего положения тоже есть. Можно, к примеру, камыш покосить. Вона сколь его на озере. Я председателю уже говорил, а он только рукой отмахнулся — не пойдет, мол, никто. Понятно, сухой камыш — не велико лакомство, но, ежели его порубить помельче да запарить, сойдет.
— Это верно.
— Камышу у нас вдосталь.
— Коси не перекосишь.
— Сейчас отощавших коров камышом не поднимешь, — проговорила заведующая фермой. — Их надо допрежь на хорошем сене подержать. Да и кони не станут камыш есть. Надо разжиться сеном.
— Надо. Это правильно, а где его взять?
— Может быть, у колхозников попросить. Взаймы, конечно, до лета. Скот-то общественный. Не частная собственность. Народная. — Борька встал. Машинально заправил в карман бушлата выбившийся пустой рукав. Ища подходящих слов, ткнул воздух кулаком целой руки. — Неужели своему колхозу воз сена в долг не поверят?
— Пошто не поверят, — откликнулась Новожилова. — Поверят, да только нет его, сена-то. Колхозники сами с Нового года коров соломой да камышом прикармливают. Вот у единоличников есть.
— Чего и не быть, — выкрикнул кто-то. — Все лето по колкам да лесам шныряют. Там клок, тут прокос…
— Весной нам это сенцо по мешку продают, — подал голос рыжебородый. — Прямо по пословице получается: кому война, а кому мать родна…
— Постойте, товарищи. — Степан растерянно улыбнулся. — Что-то я никак не пойму. О каких единоличниках вы говорите? Разве у вас в селе есть единоличники?
Все засмеялись. Потом, перебивая друг друга, рассказали приезжим, что в деревне живут и здравствуют десять семей единоличников.
Лицо Степана просветлело.
Объявив собрание прерванным до вечера, он сказал рыжебородому:
— Идите на конюшню. Запрягайте в дровни шесть-семь лошадей — и сюда. Поедем занимать сено у единоличников и у колхозников. У кого есть — у того и займем. А сейчас создадим комиссию.
Первым из правления выскочил невысокий, коренастый мужик в черном полушубке с коротенькой потухшей трубкой во рту — колхозный кузнец Клопов. Он пугливо оглянулся по сторонам и, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, торопливо зашагал к своему дому. Войдя в калитку, дал волю накопившемуся нетерпению — рысцой пересек двор, влетел в избу, крикнул с порога:
— Ульяна! Улька!
Из дверей горницы выглянуло молодое заспанное лицо.
— Чего тебе? — недовольно спросила женщина, подавляя
— Быстренько одевайся. Я за стайкой буду. Бери вилы и ко мне.
— Что случилось? Скажи хоть толком.
— Некогда лясы разводить. Собирайся живо. — И ушел, хлопнув дверью.
«Вечно с причудами, — сердито подумала Ульяна, глядя на дверь, за которой скрылся свекор, — чего взбуровился? Наскипидарили его, что ли?»
Она не спеша оделась, замотала голову полушалком и вышла во двор. Старика там не было. Ульяна просеменила за сарай и увидела свекра. Он стоял на огромном стогу и скидывал с него сено.
— Что это вы, папаня? — Ульяна в изумлении подняла брови.
— Не разговаривай, — прикрикнул свекор, — айда сюда, скидывай сено, да попроворнее, а я его на сеновал таскать буду. Там у нас пусто, места хватит.
Старик легко спрыгнул со стога. Поддел вилами огромную охапку сена, крякнул, вскинул навильник над головой и проворно понес его к большому бревенчатому сараю, на котором находился сеновал.
Скоро от огромного стога осталась куча — воза полтора-два.
— Хватит, — скомандовал старик снохе. — Слезовай.
Они подобрали раструшенное по снегу сено, подгребли его к куче.
Старик вытер ладонью потный лоб. Сунул в рот мундштук коротенькой, насквозь прокуренной трубочки.
— Какая блоха вас укусила? — Ульяна обнажила в улыбке мелкие ровные зубы.
— Комиссия из района приехала. Сейчас по селу пойдут. Будут сено отымать у кого есть. Поняла? У нас корова, бычок да девять овец, а сена всего ничего осталось. — Он показал на остатки стога и довольно засмеялся.
— Если они не дураки, могут и на сеновал заглянуть.
— Сарай я замкну. Ключ у меня. Я сейчас уйду к куму. Ломать замок не посмеют, да и подозрения у них быть не может. Они с улицы через заборы будут заглядывать. У кого стог большой на огороде, к тому и подвернут. Ты тоже уходи куда-нибудь. Избу замкни. Ни хозяев, ни сена. Так-то лучше.
— Дипломат вы, папаня.
— Нужда заставит — и дипломатом сделаешься, — довольно улыбнулся Клопов, пыхнув коротенькой трубочкой.
Пока создавали комиссию, готовили бланки расписок да запрягали лошадей, прошло немало времени. Вся деревня уже знала о том, что уполномоченные будут «отбирать» сено. Проворные и назойливые, как воробьи, деревенские мальчишки облепили правление. Они то и дело забегали в контору, прислушивались, приглядывались и стремглав улепетывали прочь, неся на кончике языка свежую новость.
Снедаемые любопытством женщины сгрудились возле колодцев и у калиток. Они судачили обо всем на свете, а сами все поглядывали в сторону правления: не идут ли.
Дошла молва и до единоличников. Они верили и не верили. Однако на всякий случай закрыли ворота на засовы, спустили с цепей собак, а сами притаились в домах, послав на догляд мальчишек.
И вот поползло по деревне: «Идут. Идут».
Это была довольно странная процессия. Впереди Синельников с Лазаревым и Новожиловой. За ними рыжебородый, в солдатской шапке Плесовских вместе с заведующей фермой. Потом гуськом вытянулись шесть подвод с кучей ребятишек на дровнях. А позади, на почтительном расстоянии, растущая на ходу толпа любопытных.