Так было
Шрифт:
— Вон, видите голубые ставни. Это самый матерый единоличник — Денис Епихин. Поехали к нему.
— Ладно, — согласился Синельников и ускорил было шаги, но тут же остановился. Показывая рукой на заснеженный стог сена, торчащий посреди огорода, спросил:
— А чье это сено? Тут, по-моему, возов десять будет.
— Пожалуй, поболе, — поддержал рыжебородый.
— Кто хозяин?
— Механик МТС. Семья — в колхозе, а он в МТС на ремонте. Наш человек, — скороговоркой выпалила Новожилова и двинулась дальше.
— Постойте. —
Новожилова попробовала возражать, но Степан оборвал ее: «Хватит!» — и женщина смешалась, замолчала.
Во дворе их встретила моложавая, румяная хозяйка. Сдержанно ответив на приветствие, пригласила в избу.
— Сколько у вас коров? — спросил Степан.
— Сколь у всех. Одна. — Она окинула парня надменным взглядом. — А вы что за комиссия? По молоку или по яйцам?
— По шерсти, — выкрикнул кто-то, и все засмеялись.
— Овцы есть? — продолжал допрашивать Степан.
— Есть три овцы, поросенок…
Борька предостерегающе вскинул единственную руку.
— Поросята и куры не в счет. Значит, корова и овцы. Сколько же им сена понадобится до лета?
— Возов шесть, — ответил рыжебородый.
— К чему это вам? — встревожилась хозяйка.
— Значит, надо. — Борька повернулся к рыжебородому и тоном приказа крикнул: — Заезжайте, грузите четыре воза. Готовьте, Новожилова, расписку.
— Как это так «грузите»? Оно не бесхозное. Мужик день и ночь в МТС. По неделям домой не приходит. Косил по ночам, а вы — ишь какие красивые на чужое добро. Не дам. И не нужна мне никакая расписка.
Степан плечом отстранил друга, придвинулся к хозяйке, взял ее за рукав куртки.
— Успокойтесь и не шумите. Ну, помолчите минутку, послушайте. — Женщина умолкла, а Степан, понизив голос, продолжал: — Беда случилась. Скот в колхозе с голоду пропадает. Надо его спасать. А кормов нет. Даже соломы. Вот мы и решили всем миром просить у вас и у других сена взаймы. Летом колхоз накосит и отдаст. Неужто допустите, чтоб колхозный скот с голодухи дох, а сено на рынок повезете?
— Мы сроду им не торговали.
— Ты дашь, другие, глядя на тебя, не откажут, — вставила Новожилова.
— Да я что, только без мужика неловко. Придет, заругается.
— Не заругается, — сказал Борька.
— А ты молчи, — женщина сердито глянула на смущенного парня. — Ишь, начальник какой — «грузи», А чтоб по-хорошему-то рассказать — язык бы отнялся? — Повернулась к Новожиловой: — Ладно, нагружайте четыре воза. А расписок мне ваших не надо. Я своему колхозу и без расписок верю. Вот так, товарищ уполномоченный. — Крутнулась перед Борькой и пошла к стогу.
— Прямое попадание! — Степан рассмеялся, хлопнул друга по плечу.
— Лиха беда начало. — Рыжебородый подмигнул и полез на стог.
Хозяйки двух соседних
Но вот они подошли к дому с синими ставнями. Высокие тесовые ворота оказались на запоре.
Степан долго стучал и в калитку и в окно. Из-за ворот доносился собачий лай и больше ни звука.
— Забаррикадировались, — сердито проговорил Степан и стал свертывать папиросу.
— Придется через забор махнуть, — предложил Борька.
— Собака порвет, — предупредила Новожилова.
— Ничего, — лихо отмахнулся Борька и, положив единственную руку на забор, легко перепрыгнул через него.
Со двора послышался истошный лай, визг, какие-то голоса, и, наконец, тяжелая калитка распахнулась. Борька спиной подпер створку калитки и молчал, с шумом втягивая холодный воздух тонкими раздутыми ноздрями. Степан, откусив обслюнявленный кончик горящей папиросы, вставил ее в перекошенный рот друга. Тот поблагодарил взглядом и, закрыв глаза, долго не переводя дыхания, тянул в себя махорочный дым. Докурив папиросу, Борька выплюнул окурок под ноги и грозно сказал кому-то невидимому:
— Выходите на свет.
— Ты что за указ? — послышался хриплый с клекотом старушечий голос.
В проеме калитки показалась высокая, костистая старуха с крючковатым носом, треугольным подбородком и острыми скулами, круто выпирающими над глубоко запавшими морщинистыми щеками. На вид ей было лет семьдесят — никак не меньше, но по-молодому сверкали глаза, и во рту белели крепкие зубы.
Степан подступил к ней. Солидным официальным тоном спросил:
— Вы гражданка Епихина?
— Знамо, что я, — недобро глядя на парня, тише и сдержаннее ответила старуха. — А тебе какая забота?
Синельников еще подпустил строгости в голосе и заставил старуху рассказать, какой скот имеется в хозяйстве. Но когда он заявил, что они хотят позаимствовать несколько возов сена, старуха взвилась. Потрясая перед лицом Степана по-мужски крупным и мосластым кулаком, она закричала:
— А этого не хочешь? Ишь, чего надумал! Ты это сено косил? Ты его греб? На своей хребтине мешками таскал? А теперь пришел за сеном. Колхозное пропили, давай нас телешить. Проходимцы…
— Успокойся, бабуся, — попытался унять разбушевавшуюся старуху Степан.
— Я те не бабуся. Сучка приблудная тебе бабуся, а не я.
Борька посинел от бешенства. Нагнул голову и, наступая на старуху, заорал:
— Не хочешь по-хорошему разговаривать, тогда катись отсюда… Ну?
Она испуганно попятилась. Борька подскочил к воротам, вцепился рукой в тяжелый трехметровый засов и стал вытаскивать его из скобы. Синельников не успел остановить друга: из-за угла выбежала старуха. В руке у нее — топор. Широко замахнувшись им, она кинулась на Бориса.
— Убью, окаянный!