Так было
Шрифт:
— Поздравляем!
— Хорошего жениха!
— Поцеловал бы ее за всех!
Зоя прижала цветы к груди и зажмурилась. Ничего подобного она не ожидала…
После концерта Степан подошел к девушке. Взял ее за руку.
— Пойдем погуляем, Зоя. Сегодня такая ночь! Одевайся, я подожду на улице. — И ушел, не ожидая ответа.
Хрустел под ногами тонкий ледок. Падали с крыш сосульки и с веселым звоном разбивались вдребезги. Воздух ядреный и вкусный. Кое-где в проталинах чернела земля. Она еще твердая, холодная и неживая, покрытая хрупкой ледяной корочкой. Серый ноздреватый снег
Степан и Зоя, запрокинув головы, напряженно вглядывались в мерцающую россыпь звезд, удаленных от земли на тысячи, на миллионы световых лет.
— Где-то я читала, что, когда человек смотрит в ночное небо, ему становится жутко: до того он мал и беспомощен перед Вселенной.
— Почему беспомощен? — Степан загорячился. — Давно ли воздушный шар был диковинкой. А сейчас? Вот придумаем такие самолеты, что махнем «вокруг шарика». А то и на Луну.
— Зачем тебе Луна?
— Как зачем? Человек должен все узнать! Всю природу подчинить себе, всю ее заставить служить своим интересам. Когда он научится повелевать природой, ведь тогда…
— Тогда он все-таки останется прежним человеком. Хрупким и чутким. У него будет то же сердце, мягкое, Отзывчивое, горячее…
— Как у тебя, — он взял ее за руку.
Зоя слабо пошевелила пальцами.
— Степа.
— Что?
— Как ты узнал, что у меня сегодня день рождения?
— Я о тебе все знаю.
— Интересно, что же ты еще знаешь?
— Что? — Он вдруг засмеялся. — Вот, например, знаю, что у тебя на правом сапоге прохудилась подметка. Вода туда попадает. Знаю, что ты поссорилась со своим директором…
— Степа!
— Что Степа? Могу продолжить…
Она вдруг заступила дорогу. Совсем близко было ее лицо. Тихо-тихо, одними губами она сказала:
— Спасибо, Степа.
— Тебе спасибо…
— За что?
— За то, что ты рядом… И ты такая…
Легонько похрустывал под ногами ледок. Они медленно шли серединой пустой улицы.
— Какой я счастливый!
— А ты знаешь, что такое счастье?
— Знаю. Окончил десятилетку, получил аттестат — счастье. Избрали секретарем райкома, доверили — опять счастье. Спасли скот в «Новой жизни» — тоже счастье! А вот сегодня… Сегодня такое счастье: самое счастливое…
— Разное оно, счастье, бывает… Я как-то увидела березку. Одинокую. Посреди большой поляны. И вот представь… Всходит солнце. Со стороны восхода листья розовые, а с другой — темно-зеленые. Березка трепещет. И кругом все удивительно яркое и чистое…
— Когда это было?
— Прошлым летом, когда мы с агитбригадой…
— Заинька… — Степан потянулся к девушке. Она тихо отстранилась и спросила:
— Который час?
— Не знаю. У меня нет часов. Были, отец подарил, да променяли на хлеб. Не надо об этом.
— Конечно, не надо. Все получается как-то само собой. О чем бы ни заговорил — все о войне… Вот, говорят, пожилые люди любят вспоминать юные годы. Мы постареем и тоже будем вспоминать о юности. А значит… о войне…
— А
— Нет, Степа.
— Нет?
— Нет.
Где-то в недоступной человеческому взгляду глубине Вселенной умирали и зарождались новые миры. Земля летела сквозь миллионолетья, описывая еще один, кто знает какой уже, круг. На западе по-прежнему пылала война. Люди умирали. Плакали от боли, от горя и от счастья. Здесь тоже жили по законам войны. Редко ели досыта, мало спали, работали до полного износа. Но и на самой войне, в ее аду, любовь была неистребима…
Сейчас эти двое не думали ни о войне, ни о хлебе, ни о завтрашнем дне..
— Степа.
— Что, Зайка?
— Унеси меня куда-нибудь далеко-далеко. В тридевятое царство…
Он подхватил ее на руки и понес.
— Пусти. Я тяжелая.
— Сейчас я позову Сивку-Бурку, и он умчит нас в дремучий лес.
— Тебе тяжело.
— Держись крепче. Лужа… Вот и берег… Помнишь?
И вижу берег очарованный И очарованную даль…— Нравится Блок?
— Нравится. Вообще-то я не очень разбираюсь в поэзии. И, наверное, не смогу объяснить, почему мне нравится стихотворение. Но начну читать стихи — и как-то сразу полегчает на душе. Хочется поговорить с кем-нибудь откровенно. Понимаешь? И хочется быть лучше, умней и, ну как бы тебе сказать, чище, что ли…
— А ты сам давно пишешь стихи?
— Наверное, лет с десяти. Сначала писал тайком. А в шестом классе сочинил стишок про свою учительницу. Была у нас историчка. Занудливая такая. Все ее не любили. Вот я и сочинил что-то сатирическое. Меня обсуждали на педсовете, чуть из школы не исключили. А отец такую порку задал — до сих пор бока чешутся.
— Тернист поэта путь, — сквозь смех проговорила Зоя.
— Верно, — подхватил Степан, — зато это путь в гору.
— А знаешь, как бывает в горах. Думаешь, поднимусь на эту вершину и буду выше всех. А заберешься, оглянешься кругом — хребты куда выше твоей горушки. И надо на них карабкаться. А чем выше поднимешься, тем больше вокруг невидимых ранее вершин. Выбирай самую высокую и шагай к ней.
— Вот я и шагаю к тебе.
— Я рядом.
— Нет. Я ведь понимаю. Мне до тебя далеко. Шагать да шагать. Но я дойду.
Они сели на скамью в пустом и голом сквере. Зоя положила голову на плечо Степана, закрыла глаза. Степан гладил ее пышные, мягкие волосы, приговаривая:
— Зайка, Зайка… какая ты…
— Какая?
— Солнечная.
— Степа, сочини стихотворение обо мне. Сейчас же.
— Можно и сейчас.
Степан задумался. Помолчал. Медленно произнес:
На губах твоих зорька скрывается. И когда улыбнешься ты, Над землею рассвет занимается, Расцветают в лугах цветы.