Так навсегда!

Lebedev Mike

И так всегда. Вверх и вниз. «Забегания» и «стеночки», «кружева» и «качели», стремительные взлеты и жесткие посадки, плюс- и минус бесконечность по всем осям. Это — «Спартак». Он такой, какой есть, другого нет, да и не надо. Я его таким полюбил, и люблю, и не разлюблю никогда.

Это — Спартак!!!

На бегу

Преподаватель физкультуры Борис Михайлович — изобретатель и пропагандист собственной воспитательной доктрины. Можно даже сказать — педагогического ноу-хау. Всякое выполняемое упражнение, нравоучительно растолковывает он нам, выполняется не просто так и само по себе, а служит подготовкой к более сложному и полезному. Бег на тридцать метров — подготовка к бегу на шестьдесят, а на шестьдесят — к стометровке. Кросс на километр — плавное подведение организма к кроссу на полтора, а на полтора — к трем

и так далее. Ходьба — это не банальная перестановка ног, а обучение правильному движению конечностей при метании, сперва теннисного мяча, а затем, в перспективе, и гранаты. А это уже, сами понимаете, дело политически важное, укрепление общей обороноспособности страны и дальнейшее выполнение своего священного долга. Даже сидение на коленях помогает нам должным образом разогревать какие-то чрезвычайно важные связки, а банальное стояние во исполнение команды «Вольно!» немало способствует нормализации взволнованного дыхания и успокоению сердцебиения. Все не просто так в этом мире, друзья.

Еще Борис Михайлович лоббирует проведение в спортзале общей зарядки перед первым уроком, и теперь мы должны являться в школу на десять минут раньше. И вот уже почти все собраны и, позевывая и почесываясь, изготавливаются к первому упражнению «Потягивание», которое, само собой, потягивается не просто так, а служит, и раздается из репродуктора бодрая музыка… и тут в спортзал врывается Тасик, бегом к корзине с мячами, и вот уже десяток тяжеленных баскетбольных мячей один за одним под его мощными ударами взмывают под потолок и, отскочив от него, с диким воем пикируют вниз, и высокая плотность «заряжающихся» не оставляет шансов на то, что все десять избегут столкновения с чьей-либо незадачливой головой. Бинго! Прямое попадание! Еще одно! И взбешенный, в том числе и надругательством над прогрессивной идеей утреннего оздоровления школьников, Борис Михайлович вылетает из своей каморки и орет так, что содрогаются и звенят стальные решетки на окнах:

— Сорокин, ити твою мать (это Тасик, стало быть. — Прим. авт.)!!! Хер до колен вырос, а мозги так с кулачок и остались!!! Ты приди завтра ко мне зачет по подтягиванию получать!!! Остолоп!!!

М-да. Педагогика! Система Макаренко и Сухомлинского! И чрезвычайно довольный собою Тасик, улыбаясь — мол, ну, что выросло, то выросло, — исчезает в лестничном пролете…

А зимой на Бориса Михайловича нет вообще никакого удержу — лыжная подготовка на местности! Шаг попеременно-одновременный, который подведение к одновременно-попеременному, или наоборот… на международных гонках начинает входить в моду «коньковый ход», но Борис Михайлович — признанный адепт старой школы. «Это не лыжи!!!» — ревет он, и мы испуганно жмемся друг к другу, как будто это мы лично придумали и насадили и транслируем по телевидению. И ко мне приходит Олег Юрьевич и озабоченно говорит: «Слушай, по физре завтра — чуть ли не контрольная! Шаг двойной приставной, что ли, — не могу запомнить, Боря совсем осатанел! Не догнался, что ли, вчера с Петро… Короче, ты же с отцом на лыжах ходишь — дай я хоть зарисую, где какой ногой двигать, а то никак запомнить не могу… Он же только и делает, что орет!!! И главное, никакого подхода нет — он же к матери в «Мясо» не ходит!..» И я показываю, и Олег зарисовывает, довольно комично изображая Бориса Михайловича раздетым «по торсу», в огромных подтяжках и с бутылками в руках вместо лыжных палок, — и я катаюсь со смеху по полу…

На лыжи я той зимой почти не хожу, у меня «освобождение» после гриппа на целый месяц. Я иду к Шакурнову в гости. Алешу наконец-то выписали, он учится на дому, и учителя приходят к нему после уроков в школе, а у меня теперь самбо. А вот вместо сдвоенного урока физической культуры (и нашего в этом плане полного бескультурья) — в самый раз. У него дома пахнет лекарствами, и еще у Алеши легкий, едва проклюнувшийся пушок на лысой голове. «Ну вот так, — смущенно объясняет он, — химиотерапию делали. “Химию”. Это ничего, волосы новые отрастут… нога только уже нет…» И я не выношу это слово. Спрашивали потом: как же так, ты и в математике, и в физике, и вообще… Химия же тоже естественная наука, почему же… Потому. Я даже само это слово ненавижу…

По идее, Алеше надо помочь, как-то нагнать программу… но нам не до того. Мечта, голубая, как лед, мечта — у Алеши теперь настольный хоккей! И мы рубимся в него, так что я даже забываю, что пора снова бежать в школу. Алеша играет лучше, намного лучше. Ну, он же тренируется и без меня… но я все равно ужасно злюсь на него. Это же я, я великий хоккеист, а не он! И срочно выдумываю новые правила, вернее, адаптирую правила настоящего хоккея к игрушечному, фиксирую в свою пользу «вне игры», «пробросы» и «шайба была послана из зоны защиты, а принята за красной линией» — но помогает мало. У Алеши все равно получается лучше, он как-то ловко работает пальцами, не успеешь перехватить вратаря, а уже в самый уголок, в самую притирочку щелк! — и вынимай… И я снова злюсь, а Алеша виновато улыбается: «Ну вот так!..»

И еще я рисую фломастером на своих красных

игроках номера, по настроению и в зависимости от того, кто недавно отличился. На небосклон восходит молодая звезда Игоря Болдина, и обозреватели в один голос утверждают, что это — будущее «Спартака»! Причем не исключено, что и светлое. И я сосредоточенно снабжаю своего центрфорварда числом 26. Да, но это — будущее. А в настоящем на весенние каникулы команда преподносит роскошный сюрприз — возвращаюсь поздно, включаю телевизор, матч заканчивается, наши неспешно возят шайбу в средней зоне, явно не спешат атаковать, ну, надо понимать, игра сделана, куда торопиться, это же «Крылья Советов», их даже немного жаль… И вдруг дают счет, и я, кажется, даже протираю угол экрана от пыли — «один–семь»?! Режиссер ничего не перепутал, хозяев там с гостями, к примеру? Нет, не перепутал, и в доказательство его правоты еще и 0:6 от СКА в Ленинграде… Боже, кто это вообще?! Ноль–шесть! Армейцев уж, конечно, давно не догнать, четыре поражения от них, да все крупные, тут наше законное серебро бы удержать… но удержали все-таки. Молодцы, что еще добавить по существу.

…В феврале я выиграл свою первую схватку. В смысле — первую, которую выиграл. Самую-то дебютную, конечно, проиграл. На «внутреннем прикидочном турнире» мне противостоял шестиклассник Сергей Жбанов, чей дальний предок, по всей видимости, получил свое прозвище за характерное устройство головы, и данный родовой признак оказался в дальнейшем весьма доминантным. Да и весь Сергей был сложен под стать мыслительному органу — крепкий такой, жилистый парень. Одним словом — надежный. В наивной мечте удержать хотя бы ничью я весь согнулся, ухватив соперника за узел на поясе, — это самый надежный оборонительный вариант, этакая борцовская «волжская защепка». Потаскав меня, как упирающегося, не желающего идти домой щенка, по ковру секунд пятнадцать, Жбанов почти по-отечески склонился, приобнял и, кое-как отыскав в складках своего подбрюшья одно из моих ушей, коварно прошептал в него: «Ну чего ты скрючился-то так? Самбисты борются в высокой стойке!» Будучи воспитанным ребенком, я не посмел ослушаться старшего товарища и слегка приподнял плечи — и тут же получил «через бедро», а затем без перерыва «удержание» и «болевой прием». Ну, так это еще Оскар Петрович нам говорил: «А никто сразу не встал на коньки и не поехал. И Александр Якушев, небось, тоже в первый раз упал…» Да, что верно — то верно.

А после Нового года в секцию к нам поступило много новобранцев — тут уж настал наш черед подсказывать, как и в какой стойке должны бороться самбисты. Да и в деле «подхватов» и «отхватов» мы слегка поднаторели.

Тем же вечером я достал новый блокнотик из числа тех, что были в свое время приобретены для записи шахматных партий, на самой первой страничке проставил дату и с гордостью вывел: «Лебедев — Токарев. 0:4» Пришедший с работы отец, уже наслышанный о моих небывалых успехах, внимательно ознакомился с протоколом встречи и с сомнением спросил:

— Ты же вроде сказал, что выиграл? А написано — «ноль–четыре».

Эх! Первый раз в жизни я оказался не то чтоб умнее отца — но, во всяком случае, в каком-то вопросе осведомленнее, и торжественно объявил ему:

— Именно что выиграл! У нас в самбо (у нас! – Прим.авт.) в счет записываются ШТРАФНЫЕ очки! У меня их — ноль, и значит — это чистая победа!

— А-а-а… — уважительно протянул отец. — Ну, теперь понятно. А то как-то странно смотрится… Тогда поздравляю!

На следующем занятии Дмитрий Владимирович переместил меня в группу чуть более продвинутых единоборцев. И на ее построении, рассмотрев сквозь мутные стекла нашего полуподвала впервые в сезоне пробившееся сквозь тяжелые февральские облака солнышко, торжественно объявил:

— Товарищи самбисты! Погода, я вижу, налаживается. Со следующего занятия попробуем разминку провести на улице! Небольшая пробежка и футбол. Попрошу подготовиться и экипироваться соответственно. А сейчас — нэпрэ-ву!

Ну и так далее.

О — футбол! Конечно, шахматы и самбо — это здорово, но — все-таки футбол!!!

Вообще говоря, в те далекие уже дни грамотно экипироваться для игры было совсем не простой задачей. Это нынче у любого желающего в гардеробе висит «реплика» формы любимого клуба, да с собственной фамилией на спине, да еще «домашний» и «выездной» варианты, да еще для европейских выступлений отдельный дизайн, а тогда… конечно, если ты не хочешь выглядеть на поле, как неудачливый питомец Бориса Михайловича во время упражнения по метанию мяча. У меня в детстве была красивая футболка, «поло», мать еще семерку сзади нашила, не в честь кого-то, просто красивая цифра, это чисто женский подход. Очень я тем поло гордился, но ведь я давно вырос из него… Да даже майка какого-нибудь цеха с первенства завода ЖБИ — и та смотрелась весьма выигрышно и актуально. А молодой человек из дома через дорогу, имевший невесть как сохранившуюся хоккейную «сетку» Сборной, года выпуска, судя по степени истления, не позднее семидесятого, хотя и без номера и фамилии, просто с логотипом «СССР», — вообще был кумиром и предметом неискоренимой зависти.