Так называемая личная жизнь
Шрифт:
– Обратно пошел?
– закричал он в трубку.
– А зачем отпустил? От тебя же идти - плешь! Я отсюда вижу, как они по ней молотят.
– И, не отрываясь от трубки, опять посмотрел вправо.
– А ты бы сказал: переждите! Так будете действовать - опять без командира полка останетесь!
– Левашов с досадой хлопнул себя по ляжке.
Стоя рядом с ним в окопе, Лопатин смотрел на небо. Оно было туманное, шел дождь, облака нависали над самой землей. Из них, как большие рыбы, выныривали одиночные "юнкерсы". Очевидно, боясь
– Бывал раньше под бомбежками?
– спросил Левашов, посмотрев сначала на небо, потом на Лопатина.
– Бывал.
– Лопатин вспомнил Западный фронт - наверное, он бывал под бомбежками чаще Левашова.
– Не боишься?
– Боюсь. А у вас большие потери в полку?
– Не все еще донесли. В третьем батальоне прямое попадание в окоп. Одиннадцать человек как корова языком слизала!
– с горечью сказал Левашов и повторил, что его беспокоит командир полка.
– А я здесь, - сказал Ковтун, влезая в окоп. Шинель его была в земле, на лице - брызги грязи.
– Прибыл...
– Левашов выругался, вытащил из кармана грязный платок и вытер Ковтуну щеку.
– Я уж тут костил их, что не задержали тебя. Прижало по дороге?
Ковтун кивнул, через силу улыбнулся и посмотрел на незнакомого длинноносого человека в очках и с майорскими шпалами на полевых петлицах.
Левашов сказал, что это корреспондент "Красной звезды" Лопатин.
– Здравствуйте, товарищ Лопатин, - самым обыденным тоном сказал Ковтун.
– Извините, как ваше имя и отчество?
– Василий Николаевич.
– Попробуйте вызвать командира дивизии, он у соседей, - повернулся Ковтун к телефонисту и снова вежливо обратился к Лопатину: - Как вам тут у нас нравится, Василий Николаевич?
Лопатину показалось, что командир полка шутит, но Ковтун и не думал шутить. Он никогда не имел дела с корреспондентами и задал свой странно прозвучавший в этой обстановке вопрос, просто чтоб что-нибудь сказать. Голова его была занята другим. Он знал, что контратака румын неотвратимо приближается.
– Товарищ капитан, соединяю!
– крикнул телефонист, и Ковтун схватился за трубку.
– Докладывает Ковтун. Перед моим фронтом румыны накапливаются на исходных рубежах для атаки.
– Ну и пусть накапливаются, - сказал Ефимов.
– У нас тут тоже накапливаются, ждем. Заградительный огонь подготовили?
– Так точно.
– И ждите. Сейчас еще раз-другой зайдут на бомбежку, и начнут. Взяли в плен офицера. Показывает, что мы им утром все карты спутали. Хотели атаковать нас в девять, а пришлось перенести на тринадцать. Если снова не перенесли, через десять минут пойдут. Судя по всему, будут прорывать не там, где вы, а тут, где я. Так что не нервничайте.
– А мы не нервничаем, - ответил Ковтун.
–
– Разберусь тут, приду к вам. Желаю успеха. У меня все.
Ковтун положил трубку и потер ладонями лицо.
– Спать хочется, - сказал он.
– Комдив говорят...
– Все слышал, - сказал Левашов, во время разговора стоявший рядом, приблизив ухо к трубке.
– Что ж, будем ждать.
– Ковтун еще раз потер руками лицо и, зевнув, обратился к Лопатину: - Долго ли у нас в полку пробудете?
– Лицо Ковтуна опять стало вежливо-скучающим. От нервного напряжения его все сильнее одолевала зевота.
– Побуду. Мне ваш командир дивизии назначил здесь свидание. Он придет?
– Сказал, что придет.
– Ковтун повернулся к Левашову: - Я вчера надеялся, что он весь первый день у нас просидит.
– А что нам, няньки нужны? Бот уж не ожидал от тебя, - разочарованно сказал Левашов.
– А чего ты ожидал от меня? Что я тебе врать буду? Из тумана вынырнул "юнкерс", строча из пулеметов, низко прошел над землей и, круто взяв вверх, исчез в тумане.
– К нам подбирается, - сказал Левашов.
– Сейчас вывалит мешок дерьма!
Бомбы были мелкие, но одна из них разорвалась близко, и удар воздуха опрокинул Лопатина на дно окопа. Он приподнялся, сел и, приложив руку к вдруг заболевшему лицу, наткнулся пальцами сначала на кусок стекла от очков, а потом на что-то мягкое и мокрое.
– По-моему, я ранен, - сказал он, боясь отнять руку от лица, чтобы не причинить себе новую боль, и одним правым глазом совсем близко видя побледневшее квадратное лицо Ковтуна.
Ковтун был человек дела.
– Отнимите руку!
– спокойно сказал он и, сжав Лопатину запястье, с силой оторвал его руку от лица.
– Сидите смирно!
И Лопатин, скосив правый глаз, увидел, как большие пальцы Ковтуна тянутся к его лицу. Ковтун снял с него окровавленные сломанные очки и, держа их в левой руке, еще раз потянулся пальцами к лицу Лопатина и выдернул воткнувшийся в веко осколок стекла.
– Вот тебе и посидел в полку, - горестно из-за спины Ковтуна сказал Левашов.
Теперь, когда Ковтун отпустил руку Лопатина, Лопатин снова зажал ею щеку и глаз. Он сам не знал, для чего это делает, но ему хотелось прикрыть раненое место.
– Ранение касательное, царапина. А глаз цел, от удара болит, - сказал Ковтун.
– Фельдшера бы, а?
– Я уже послал, - сказал Левашов.
В окоп торопливо влезла та самая Таисья, с которой Лопатин ехал на бричке. Она велела Лопатину присесть поудобней, и он, скрипнув зубами от боли, почувствовал прикосновение марли и услышал шипение перекиси водорода.
– Ничего, ничего, товарищ майор! Сейчас, сейчас! Минутку, минуточку, говорила девушка, повторяя каждое слово по два раза и ловко и быстро накладывая временную повязку.