Такая долгая жизнь
Шрифт:
Осмотрев Гитлера, Морелль сказал:
— Хотите совет, мой фюрер? Дайте себе отдых во время рождественских каникул. Думайте о приятном…
— Я постараюсь, Тео, — пообещал Гитлер.
— Завтра я навещу вас, мой фюрер. И если вы не возражаете, я буду внизу.
— Конечно, Морелль. Я знаю, что в «горной хижине» вас мучает одышка. Я родился на высоте четырехсот метров над уровнем моря, вы же родились внизу и должны оставаться там.
— Благодарю вас, мой фюрер.
Простившись с доктором, Гитлер вошел в гостиную. Камин уже растопили. Березовые поленья горели ярко, весело. Вся Германия, по законам военного времени, топила брикетами, но Гитлер не любил тусклое дымное пламя, которое источали брикеты, и позволял
Гитлер любил смотреть на огонь. Он будоражил его воображение. Картины предстоящих гигантских битв на востоке мерещились ему. Он пошевелил в камине железным прутом, и жадные языки пламени с новой силой взметнулись вверх. Однако скоро огонь стал слишком ярок. Гитлер невольно потер ладонью глаза и поднялся с кресла.
Багровые отблески пламени подрагивали на корешках книг в шкафу, освещая их названия: «О галльской войне» Юлия Цезаря, «Малый лексикон» Кнаруса, «Закат Европы» Шпенглера, «Жизнеописание Чингисхана», «Поход на Россию 1812 года» Филиппа де Сегюра, адъютанта Наполеона. Гитлер протянул было руку к этой книге, но не взял ее, только коснулся корешка. Книгу Сегюра он знал почти наизусть. Никаких аналогий между его походом на Россию и походом Наполеона быть не может. Другая эпоха, другие средства!
На столе лежала утренняя почта. Гитлер взял большую лупу, которой пользовался, и стал рассматривать конверты. Центральное Мюнхенское издательство прислало ему желтенький двойной листок — «Молитву солдата»:
Herrgott! Mit Worten sind karg, H"or gn"adig unser Beten nun. Mach uns die Seelen hart und stark, Das andre woll’n wir selber tun. Beh"ut den F"uhrer und das Land. Die Kinder lass in Frieden ruhn. Wir geben sie in deine Hand, Das andre woll’n wir selber tun [29] .29
О господи! Скудны наши слова,
Но выслушай милостиво наши молитвы.
Ты сделай только душу твердой,
А остальное совершим мы сами.
О, сохрани нам фюрера и страну.
Дай детям насладиться миром.
Мы отдаем их в твои руки,
А остальное совершим мы сами.
Строку «Дай детям насладиться миром» Гитлер подчеркнул. В первоначальном варианте вместо «миром» стояло «счастьем». Гитлер сам внес это изменение. «Готовишься к войне — говори о мире». Он не помнил, кому принадлежало это изречение. Импульсивность его натуры сказывалась в мышлении, в речах и даже в чтении. Читал он беспорядочно и отрывочно. Запомнившиеся мысли и изречения, перефразировав, нередко выдавал за свои.
Гитлер был удовлетворен «Молитвой солдата». Она была лаконичной. У солдата нет времени долго молиться. Пятимиллионный тираж этого листка был разослан перед рождеством во все воинские части, дислоцированные в Германии, Франции, Польше, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Греции и Югославии… Где бы ни находился германский солдат — на самой северной точке Европы — Нордкапе или в знойных песках Африки, — он должен был рождество Христово встретить молитвой о фюрере…
«В сущности, что такое Христос?.. — подумал Гитлер. — Легенда, имеющая отправную точку в далеком прошлом. Около двух тысяч лет существует христианская религия. Не так-то легко вытравить ее из сознания людей. Это можно сделать, только создав новую религию. И я создам эту религию. Религию национал-социализма! Она уже овладела целой страной.
На бляхах немецких солдат Гитлер распорядился выбить слова «Gott mit uns» [30] . Но какой бог? В лице Гитлера сливаются бог земной и бог небесный.
Подписывая очередной декрет, направленный против строптивых представителей церкви, Гитлер воскликнул:
— Мне не нужны посредники, Геббельс. Все должны знать, что я общаюсь с богом напрямую!..
Гитлер не раз задумывался над тем, чем покорил Иисус умы и сердца людей? Он был прост, доступен, ходил в рубище. Наслаждения были чужды ему…
30
Бог с нами.
Иисуса распяли на кресте… Он страдал… Умер! Умер, чтобы воскреснуть и жить вечно…
Он был человек и в то же время как бы не человек. Человек живет для себя. Бог — для всех. Человек грешен — алчность, похоть, коварство, подлость… Низменность его чувств очевидна. Богу органически чуждо все это. Он живет, существует, а точнее, пребывает в мире для высших целей. Хотя народ может противиться этим высшим целям. Все это от невежества, лени, трусости…
У бога есть апостолы, но никто не может сравниться с ним. Потому что бог один.
Его апостолами могли бы стать Рем, Штрассер! Но они не захотели… Пришлось их устранить! Теперь его апостолы — Геринг, Геббельс…
Склонность Геринга к махинациям, стяжательству, страсть к наградам… — эти слабости рейхсмаршала хорошо известны ему, Гитлеру. А Геббельс?.. Куча детей, шашни с киноактрисами — тоже слабость. Бог прощает грехи, если грешник кается… Он, Гитлер, тоже прощает…
Были ли слабости у Иисуса Христа? Мы этого не знаем. Легенды не сообщают нам об этом.
Есть ли слабости у него, Гитлера? Да! Он рожден грешной женщиной… Гитлер вспомнил о своем сводном брате — Алоизе, и раздражение тотчас же овладело им. Он не мог вспоминать о своем брате без раздражения. Алоиз — обыкновенный торгаш! Держит пивную на окраине Берлина…
Гитлер приказал Геббельсу строго-настрого следить за тем, чтобы имя Алоиза никогда не появлялось в печати. Пройдут годы. Умрут тысячи и тысячи людей. И вместе с ними умрет их память. Саван времени прочно скроет некоторые факты от глаз людских, и образ Гитлера, его образ, предстанет перед потомками чистым и нетленным…
Есть у него еще одна слабость — Ева! Но слабость ли это? Не предопределено ли высшими силами, что девушка со столь редким, библейским именем должна была стать и стала его подругой? Не женой! Нет! Но подругой. Другом… Ева…
Ева в это время ехала поездом Мюнхен — Бертесгаден. В вагоне было хорошо натоплено, даже душно. Мягкие глубокие сиденья располагали к дремоте. Но Ева была слишком возбуждена, чтобы задремать. Перед отъездом в почтовом ящике она нашла письмо некоего просителя. Ей надоели эти просители, которые часто стали подбрасывать ей письма, как только фюрер купил для нее особняк на Вассербургштрассе и это стало известно в городе.
Чего они хотят от нее? Они просят за своих родных и близких, которые попали за решетку. Она тут при чем? Политика не ее дело. Пусть этим занимаются мужчины. Ева вспомнила, как однажды жена Шираха Генриетта в присутствии Гитлера сказала, что депортированные из Польши выглядят очень плохо. На другой день Генриетту под каким-то предлогом выпроводили из Бертесгадена, и она долго там не появлялась. Это был наглядный урок. Нет, Ева совсем не намерена говорить фюреру об этих письмах. Она сама ничего не желает о них знать.