Такая долгая жизнь

Бондаренко Игорь Михайлович

— Я приехал сюда дело делать, а не сидеть в штабе. Если вы не позволите идти мне с первым эшелоном, я уеду в 44-ю армию.

Путивцев не знал, что Шатлыгин предварил его приезд звонком. «Путивцев — человек храбрый, можно сказать, горячий, придержи его немного». Эти слова были для полкового комиссара равносильны приказу. Но, с другой стороны, как его удержишь? Непосредственно Путивцев ему не подчинен.

— Ну куда ты спешишь, Путивцев? Высадится первый эшелон, закрепится, захватят плацдарм… Тогда пожалуйста…

Но

Михаил настоял на своем.

* * *

Декабрь на Тамань пришел слякотный. Мокрый снег, дождь, непролазная грязь. Чернозем густой, вязкий. Сделаешь несколько шагов — пудовые гири налипают на сапоги. Надо останавливаться, выделывать пируэты, как говорил Никипелов, — выкидывать ноги в стороны, сначала одну, потом другую, стараясь отделить тяжелые ошметки прилипшей грязи от сапог.

Газик тоже постоянно вяз в раскисших дорогах. То и дело шоферу Яценко приходилось выбираться из кабины, брать лопату и — «Едрить ево качель» — подкапывать колею, подкладывать под колеса палки, солому — все, что имелось поблизости. Потом Яценко забирался в кабину, заводил мотор, включал скорость… Путивцев и Никипелов подталкивали машину сзади.

Как-то они поехали на Тамань и крепко засели. Своими силами управиться не смогли, и Никипелов пошел за помощью к артиллеристам, орудия которых виднелись в ложбине. Вернулся младший политрук со старшим лейтенантом и красноармейцами. Еще издали фигура старшего лейтенанта показалась Михаилу знакомой.

Чем ближе подходила группа военных, тем меньше оставалось сомнений. Николай это!.. Николай Бандуристов! Племянник, сын Марфы и Захара…

— Дядя Миша, вот так встреча! — сразу узнав дядьку, закричал старший лейтенант, забыв о субординации. — Отец мне писал, что вы в ГлавПУРе, в Москве, а вы здесь…

— Был в Москве, а теперь здесь… Ты-то как? Выглядишь молодцом… Пороха еще не нюхал?

— Не пришлось, — сокрушенно признался Николай. — С начала войны стояли на турецкой границе, думали, и турки на нас полезут… А вы, дядя Миша, теперь военный журналист?..

— Да вроде этого…

— А куда направляетесь сейчас?

— В Тамань.

— Может, на мой НП пройдем, чайку выпьем? Мои разведчики только что горячего принесли, — предложил Бандуристов.

— От чайку не откажусь. Давай только сначала машину вытащим.

Все дружно облепили газик. Старались изо всех сил.

Машина, визжа буксующими колесами, медленно выползла из глубокой колеи. На пригорке, на сухом, остановилась.

— Вот теперь можно и чайку попить. Степан, — обратился Михаил к Яценко, — мы ненадолго. А тебе в котелке принесем. — И повернулся к Николаю: — С отцом переписываешься? Где он сейчас?

— В Средней Азии работает на металлургическом заводе… Вспомнил свою старую профессию — литейщика… А дядя Ваня в армии… Командует мостостроительным отрядом. Тоже недавно от него письмо

получил…

Незаметно в разговорах дошли до НП. Он располагался на бугре. Отсюда хорошо просматривался Керченский пролив. Кругом лежала голая степь. Ни деревца, ни кустика.

— Почва здесь мягкая, — пожаловался Николай, — копать нетрудно, осыпается только, а крепить нечем.

— А ты в какой должности? — поинтересовался Михаил Афанасьевич.

— Помощник начальника штаба по разведке.

— Готовитесь?

— Готовимся. Данных только о противнике мало. Оптическая разведка почти ничего не дает. Звукоразведка — тоже мало. Конечно, когда войска пойдут, огневые точки противника выявим… Прошусь с первым эшелоном, чтобы корректировать огонь…

— Значит, на том берегу встретимся…

— А вы тоже идете с первым эшелоном?

— Чему ты удивляешься?

— Да я думал, журналисты…

— Журналисты, Коля, тоже бойцы… Если это настоящие журналисты…

— А где мне искать вас, дядя Миша?

— Спросишь в политотделе 51-й армии, там скажут.

* * *

Войска Закавказского фронта получили приказ провести высадку десанта на Керченском полуострове в ночь с двадцать пятого декабря на двадцать шестое.

Ночь выдалась темной. Черные тучи обложили небо. Шел мокрый снег. Видимости почти никакой, но враг тоже не видит. Плохо то, что море штормило. Холодные, злые волны били в борта баркасов, шаланд, каюков, которые на буксирах шли за моторными судами. Ледяные брызги окатывали тех, кто находился на палубе или на юте.

Шли крадучись, в полной темноте. Маленькие сигнальные огоньки горели на корме у моторных судов. Огоньки были открыты только в сторону нашего берега — Тамани, для ориентировки.

Волна крепчала.

— И до немца не доберешься, а тебя вытрясет к чертовой матери, — проворчал кто-то в темноте.

На мгновение Михаил вспомнил гибель Спишевского… Только на мгновение. Не до воспоминаний было.

Михаил сидел на палубе неподалеку от мачты на расстеленной политруком Никипеловым плащ-палатке. Разговаривать не хотелось. Да и окружающие молчали: кто сидел, а кто полулежал. Тревожно всматривались в темноту.

По времени уже прошли три четверти пути, а немцы, похоже, ничего не заметили.

«Только бы добраться, только бы не заметили!» Последние минуты были тягучими, медленными. Но вот моторные суда стали разворачиваться. Отцепили буксиры. Шаланды, баркасы и баржи какое-то время шли по инерции. Явственно слышался прибой. Темная полоса берега вырастала на глазах.

— Еще! Еще немного… — шептал кто-то рядом с Михаилом.

И в это время ослепительная ракета взмыла ввысь, пронзая низкое, хмурое небо. Все озарилось мертвенно-бледным, призрачным светом. За первой пошла вторая ракета, и тотчас же с берега раздались выстрелы.