Такая долгая жизнь
Шрифт:
— Тикайте, облава!
Володя и Ванька со всех ног пустились к ближайшему переулку. Вот уже совсем близко спасительный угол, еще несколько шагов… Но за углом-то их и схватили: немец и два полицая.
— Стой, куда? Стой, мать твою!..
— Дядя, пустите! Пустите! Мы ничего не сделали…
— А вот это мы посмотрим…
Тут подскочили те, кто гнались за ними. Полицай, тяжело дыша, грубо толкнул Володю в шею.
— Ну-ка, марш вперед, выродок! А вздумаешь бежать — пристрелю. — И щелкнул затвором.
Понурые, Володя и Ванька пошли вперед под дулами винтовок.
Чего от них хотят? Куда гонят?
Прошли по знакомой улице, и показалась шестнадцатая школа, в которой немцы устроили так называемую биржу труда. Здесь был сборный пункт для отправки юношей, подростков и девушек на каторгу в Германию. В этот день как раз была отправка. Несколько человек, хотя им грозил за это расстрел, не явились. Тогда немец, комендант биржи, приказал произвести облаву: счет должен был сходиться. В эту облаву попали Володя Путивцев и Ванька Смиренко.
Среди провожавших Володя увидел тетю Гашу с Амвросиевской, успел ей крикнуть:
— Скажите маме, что я здесь!
Кричали и другие. Шум стоял, гвалт. Слезы. Немцы и полицаи наводили порядок — прикладами и чем попадя.
Вскоре последовала команда, и колонна, конвоируемая полицаями, стала вытягиваться из здания школы…
Когда Ксеня узнала от Гаши, где и как та видела Володю, как безумная кинулась к шестнадцатой школе. Кто-то ее окликнул. Она ничего не разобрала. В голове стучало только одно: «Скорей! Скорей! Я должна успеть!.. Должна спасти его!.. Ведь он совсем еще мальчик». Ксеня не знала, как она спасет сына. Сейчас для нее было главным — успеть! Только бы успеть! Но когда она прибежала к шестнадцатой школе, колонна была уже за городом. Ветер кружил по пустому двору. К ногам Ксени прибился какой-то листок. Не помня себя, она подняла его. Слезы мешали ей читать. «В Великой Германии вас ждет счастливая жизнь». Это был призыв немецких властей ехать на работу в Германию.
В знойный июньский день в Таганрог со стороны Николаевского шляха вошел Демид Заозерный. Много дорог он прошел за минувший год, прежде чем добрался до родных мест.
Демида Заозерного война застала в небольшом районном городке на Западной Украине. Городок был тихим, зеленым и опрятным. Но вот война прокатилась по нему железным катком, сожгла множество хат, разрушила костел, разогнала жителей — кто бежал, а кто был убит.
Ничто Демида не держало здесь, вот он и поплелся на восток за наступающими немецкими войсками, гонимый, как и прежде, охотой к перемене мест, однако имея дальнюю думку — вернуться в Приазовье, в Таганрог, если господь сподобит, увидеться с Ларисой.
Шел Демид шляхом, изжеванным гусеницами танков, избитым рубчатыми шинами немецких грузовиков. Иногда в пути его догоняли все новые и новые немецкие колонны — и откуда только взялась такая силища у германцев?
Когда Демида настигала новая колонна, он благоразумно сходил с дороги, шел стороной от греха подалее. Проезжающие немцы иногда обращали на него внимание, что-то кричали, а раз запустили очередь из автомата. Демид вовремя повалился на стерню, притворился убитым. Пронесло. Демид редко ругался матерно, а тут выругался в адрес незваных гостей.
Теперь он старался не идти прямиком, а выбирал проселки — так спокойнее.
Как-то вечером попал в местечко — чистое и ухоженное. И войны будто нет.
Здесь его задержал немецкий патруль. Погнал в комендатуру. Оказалось, ничего страшного — немцам надо было дров напилить, вот и нашли дармового работника. Напилил он им дров, но они не отпустили, а заперли на ночь в хлев, дали котелок горячего горохового супа, полбулки хлеба и кусок сала. Отощал за дорогу Демид, проголодался. Съел все одним махом и крепко заснул на сене.
Утром конвоир снова вывел его на пилку дров, а ночью — снова в хлев. «Черт с вами! Подкреплюсь, соберусь с силами, а потом сбегу», — решил Демид.
Однажды за работой застал его тамошний комендант. Был он уже в возрасте. Седой.
— Зольдат? — спросил он.
— Какой солдат? Старый я… — Демид давно не подстригался, зарос густо. Одни глаза на лице горят.
— Что он сказал? — спросил комендант переводчика.
Тот пояснил.
— О! Я! — оживился немец. — Старик! Старик — хорошо. Никс зольдат… Будешь карашо работать — будешь карашо есть. Понял, старик?
— Отчего же не понять, — ответил Демид. — Табаком бы вот разжиться, страсть как курить хочется, уши пухнут…
Комендант услышал это, усмехнулся, вытащил пачку каких-то заграничных сигарет, протянул ее Демиду. Демид взял, поблагодарил.
— Я с третьим комендантом работаю, — от себя сказал переводчик. — А такой первый. Повезло тебе, дед…
— Слушай, мил человек, скажи пану коменданту, чтоб не запирали меня. Не сбегу я. А надумаю уходить — сам скажу…
— Куда уходить? — спросил комендант.
— С Дона я… Ежели ваши дойдут туда, подамся я на родину…
— О! Дон-козак! — проявил осведомленность немецкий комендант. — Гут, — сказал он. — Как только немецкая армия дойдет на Дона, я тебя отпущу, — в благодушном расположении духа пообещал немец.
Так Демид застрял в этом местечке на несколько месяцев. Пилил и колол дрова, носил воду. Однажды жалмерка одна тоже попросила его помочь ей по хозяйству — мужиков в местечке почти не осталось. На третью ночь пришла она к нему на сеновал и осталась до утра. Чем-то эта изголодавшаяся по мужской ласке женщина напоминала Демиду Аду из ресторана на Онеге — такая же белая и пышная и на любовь злая.
— На вид ты и впрямь старик, — говорила она Демиду, лежа на сеновале и глядя на звезды, — а мужик ты еще хоть куда. Грех так говорить, но мой суженый лет на тридцать моложе, а тебе в подметки не годится…
Имел теперь Демид не только кусок хлеба. И яйца, и мясо, и молоко — ничего не жалела для него жалмерка.
Немцы тоже подметили эту связь. «Наш опа [47] — орел», — говорили они между собой. Были эти немцы еще благодушные, не битые…
Из местной газетенки, которую стали издавать украинские националисты, Демид узнал о взятии Ростова. Что же будет-то с землей русской? Был Наполеон… Наполеону быстро коленкой под зад дали. А вот татарва сотни лет на шее русского народа сидела… Неужто и на этот раз так будет?.. Неужто не оборонимся, не сдюжим?..
47
Дед (нем.).