Такая как есть (Запах женщины)
Шрифт:
Джонеси помахал им рукой:
– Мы спешим, как никогда, – проговорил он, когда они подошли ближе, – но вы даже не представляете, как это замечательно, что она снова в форме… Нет, нет, – обратился он к шоферу. – Этот чемодан из крокодиловой кожи надо положить на заднее сиденье. А соболя и норку можно устроить здесь… Чуть правее… – Он начал пересчитывать чемоданы, когда в дверях появилась Ева, одетая в дорожный костюм – строгий, но, без сомнения, очень дорогой. Сверху был накинут короткий норковый жакет. Крупные бусы по тону идеально
– Взгляни на шляпку, – пробормотала Памела. – Это у нее называется деловой костюм.
Заученно улыбнувшись, Ева махнула рукой и села в машину. Джонеси захлопнул дверцу и устроился позади нее. Машина тронулась.
– Ну так вот… – начала Памела, но остановилась, увидев, как Алекс, схватив горсть гравия, швырнула ее вслед машине и крикнула:
– Катитесь к черту!
Однако все это был совершенно бессмысленный жест, потому что машина свернула с аллеи и камни упали в траву у дороги.
– Ты не представляешь, сколько лет, – проговорила Алекс, отряхивая ладони, – мне хотелось это сделать. И вот сегодня наконец смогла. – Она взглянула на Памелу быстро, весело и даже как-то озорно:
– Что-то у меня аппетит разыгрался непомерный. Пойдем, отпразднуем ее отъезд.
– Только ли отъезд мы с тобой отпраздновали? – проговорила Памела.
Они сидели обе скрестив ноги на широком подоконнике – излюбленном месте Алекс. Она наливала в бокалы шампанское.
– И еще мое освобождение.
– От матери?
– Да. Наконец она мне рассказала всю правду. И у меня больше нет никаких иллюзий относительно нее и ее чувств ко мне. Теперь мне понятно, почему она отвергала меня, – вовсе не из-за моей внешности, как я всегда думала. Просто, видя меня, она вспоминала, откуда она начинала. И это не соответствовало ее представлениям о себе, тому мифу, который она творила для публики. Прошлое, которое олицетворяла я, сама мысль о нем была ей ненавистна. Она снова и снова видела Анну Фаркас, о которой хотела и старалась забыть. Но как только ей это удавалось, перед глазами опять появлялась я.
– Анна Фаркас?
– Это ее девичье имя. – И Алекс пересказала то, что узнала от матери.
– Ну и ну! – перевела дыхание потрясенная Памела. – Невероятно! Теперь понятно, почему она зарыла это так глубоко. Значит, старик, которого привез Макс, – твой отец! – Она снова покачала головой, будто все еще не могла поверить в то, что услышала.
– И таким образом она одним махом решила несколько проблем.
– Но как же?.. Я имею в виду, что ты теперь будешь с этим… человеком… твоим отцом?
– Это зависит от него самого. Увидим, когда он поправится и сможет говорить. У него нервное истощение. Один Бог знает, что он пережил за эти тридцать лет. Все зависит от того, чего захочет он сам.
– Алекс, ты переменилась. С того самого момента, как я увидела тебя у дерева, я сразу поняла, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Ты похожа на человека,
– Не просто похожа, а именно так я и чувствую себя. Я жила под вечным гнетом того, о чем она не желала помнить. С самого момента зачатия она отвергла меня. Я была ее ошибкой, не более того.
– И ты смирилась с этой мыслью?
– Мне неизмеримо легче осознавать, что причина ее неприязни кроется в обстоятельствах, при которых я появилась на свет, а не во мне самой. Теперь она надеется избавиться от меня, а заодно и от Ласло Ковача. При помощи Джона Брента ей удалось не только получить британское подданство, не только официального отца для ребенка, но и отца любящего. Представь, что она должна была чувствовать, когда увидела Мэри Брент и меня? Ну а я поняла только, что меня не любят – почему, не знала, была слишком мала. Мне постоянно твердили, что я сатанинское отродье, никому не нужна и никто меня не любит.
– Как это ужасно, – грустно проговорила Памела. – Неудивительно, что ты стала такой, какая ты есть. Трудно представить, как тебе вообще удалось вырасти нормальным человеком…
– Пэтси и Макс давали мне любовь, в которой я так нуждалась. Пэтси – уравновешенная и спокойная. Макс – сильный, внимательный, с таким легким характером, но мне всегда так хотелось, чтобы меня полюбила мать. Поэтому я никак не могла смириться с тем, что я такая непривлекательная. Хотелось доказать ей, что уж если я не такая красивая, как она хочет, то самая умная наверняка. Когда я в юности попыталась выяснить, отчего она не желает признавать меня, я получила ответ, которого ожидала, но, как стало ясно сегодня, за ним на самом деле крылось нечто более глубокое и важное для Евы.
– А почему она попросила у тебя прощения?
– Ей казалось, что она потеряла Криса потому, что ужасно обращалась со мной: вот рука, так щедро дававшая, и наказала ее за жестокость. Потому она и решила покончить с собой. У нее возникло чувство, что Бог покинул ее. А потом, в клинике, когда Джонеси принес ей газеты и она узнала о возвращении венгерских заключенных, решила, что это и есть перст судьбы. Теперь – как она считает и как показалось тебе – Ева окончательно определила, каким курсом будет следовать ее корабль. И уже ничто не будет мешать ей. Своего рода мания величия.
– Ты имеешь в виду…
– Для нее по-прежнему остается важным и значительным только то, что связано с ней самой. И ей кажется, что все события совершаются не потому, что они случаются, а потому что подчиняются определенным законам. Нарушая эти законы, человек мешает движению. Когда он идет туда, куда ведет его судьба, – все складывается наилучшим образом. Еще одно заблуждение Евы.
– Ты и вправду так думаешь?
– Конечно, это еще не клинический диагноз, но все же в рамки нормы ее поведение не укладывается.