Такие нежности
Шрифт:
Угораздило же кошку залезть в песочницу!
Мама выходит позвать их обедать и видит, как Дашка, стоя на песке, прижимает к себе огромную кошку, и та отчаянно молотит хвостом, разбрасывая песок возле Дашкиных ног.
В следующую секунду раздается Дашкин плач. Кошка оказывается на песке и тут же стремглав, прыжками, кидается вон. У Дашки — следы зубов на щеке, и они быстро, быстро заполняются алой кровью. Кровь течет вниз, в песочницу. Мама бежит и хватает Дашку на руки — поверх своего мячика, — а потом они втроем снова бегут в поликлинику. И там
— Сегодня вам точно, мамочка, не к нам.
Они едут в троллейбусе в больницу. Мишка любит ездить в троллейбусе. Им уступают переднее сидение, двойное. Кондукторша подходит и стоит рядом с ними. Мама протягивает ей мелочь. Кондукторша говорит:
— Еще.
Мама начинает объяснять, что у них больше нет, и что Дашу укусила кошка. Поэтому мама выскочила из дома в одном халате, а эти монетки просто случайно в кармане оказались.
— Я остановлю троллейбус, — говорит кондукторша.
И в самом деле, троллейбус останавливается. И тут оказывается, что все пассажиры куда-нибудь спешат. Все начинают наперебой рассказывать, куда они спешат. Сразу же делается трудно что-то разобрать. Одна мама молчит и смотрит в окно. И Мишка с Дашей тоже смотрят в окно.
— Вот с этой, с этой объясняйтесь! — кричит кондукторша, показывая всем на маму.
Но мама молчит, и кондукторше волей-неволей приходится всем про нее рассказывать самой. Кондукторша горячится.
— Я не обязана бесплатно никого возить! — кричит она в толпу, и тут же раздаются два-три голоса в ответ:
— На себе, что ли, возишь?
— Переломишься?
— Зарплата у меня от проданных билетов, — пытается всем что-то втолковать кондукторша. — Я так считаю, нет у тебя денег на сосунков — значит, не нужно плодить их друг за дружкой. Ишь ты, какая наглая, уселась впереди, а скоро еще думает рожать…
— Скоро все вымрем, тетка! — откликается парень, стоящий на подножке. — Тебя послушают — никто рожать не станет…
Там и здесь слышатся смешки. Мужчина, стоящий рядом с ними, отсчитывает мелочь, кондукторша сует маме билеты, но мама не берет их и по-прежнему глядит в окно. Билеты падают на пол под ноги пассажирам. Троллейбус, стоящий сзади, отчаянно сигналит. Надо ехать вперед. Но кондукторше жалко, что все так быстро кончилось, что им с мамой уже купили билеты и нельзя просто стоять на месте и что-то и говорить…
— Я не могу позволить себе второго ребенка, я знаю, что не прокормлю, что у меня нет денег. А эта — глядите-ка на нее — эта позволяет, сколько хочет! Наглости хватит, она и пятерых родит, глядишь, не вымрем, расплодится беднота, вот эта расплодит! — кричит, торопится кондукторша.
Ей важно, чтобы пассажиры слышали ее, и чтобы отвечали ей, главное, — чтоб что-нибудь сказала мама. Тогда они, быть может, наконец, поедут дальше. Но мама, как нарочно, застыла и молчит. Она глядит в окно. А там — одно и то же, они ведь не едут. Зачем она туда глядит? Даша прижалась к маме. Они вместе молчат. И вместе глядят в окно. И Мишке делается страшно. Найдется
Но нет! От остановки, наконец, они бегут бегом! Маме тяжело бежать — у нее мячик — и они с Дашкой бегут наравне. Мишка вырывается вперед.
— Быстрей, быстрей! — командует себе и Даше мама.
В больнице они кое-как открывают стеклянную дверь — перед ними широкая, красивая лестница. Тетя в белом халате, сидящая на стуле у подножья лестницы, говорит им:
— Это вам нужен приемный покой.
Они выбегают на улицу и начинают дергать все подряд двери, а двери им попадаются такие, точно их заперли навечно когда-то давно, а все ключи побросали в реку.
— Мы идем к зверю, к зверю! — пищит Дашка.
— Я не нашла приемный покой! — говорит мама, снова открывая большую стеклянную дверь.
Тетя, сидящая у подножья лестницы, делает плавное движение рукой снизу наверх.
— Я не пойму, отчего вы убежали? Приемный покой там… Вам — вверх по лестнице…
Потом другой человек в белом халате, с черными волосами, с необычайно грубыми, крупными чертами лица встречает их на пороге почти пустой комнаты, и мама не успевает ничего сказать, как Дашка оглашает больницу радостным криком:
— Мы к зверю пришли, к зверю! Ты мой зверь! Я знала, что ты бываешь! А Мишка мне говорил, что тебя нет, и дядя Игорь так говорил…
Она обнимает врача за колени, пачкая кровью полы его халата. Мама говорит:
— Простите, пожалуйста!
А после говорит:
— У меня нет прописки. Я была в управлении здравоохранения, и мне там сказали, что я могу обращаться к врачам, если вдруг у нас…
Врач отвечает:
— Это меня волнует меньше всего.
И сразу уводит Дашку зашивать щеку. Мама с Мишкой дожидаются на кушетке в почти пустой комнате, и после доктор выносит Дашку на руках и спрашивает маму:
— Вы бы могли понаблюдать за кошкой?
— Как — понаблюдать? — спрашивает мама.
— Я спрашиваю вас: вы запомнили эту кошку?
— Ну, да! Такая большая…
— Черная! — прибавляет Мишка.
— Ага! И с белым галстучком, — припоминает мама. — Он тянется еще и на живот, и живот тоже получается немного белый…
— И у хвоста белый кончик, — говорит Мишка.
— И белые носочки на передних лапах. И еще на спинке что-то… Я толком и не разглядела. Но мне показалось, что на спинке…
И доктор говорит:
— Такого бреда я за всю жизнь не слышал. Я что имел в виду? Вы могли бы понаблюдать за кошкой в течение десяти дней?
— Как, почему десять дней? — спрашивает мама.
— Я объясняю вам: надо убедиться, что кошка не заражена бешенством. И следовательно, что она не могла заразить вашего ребенка. Поэтому надо понаблюдать за кошкой. Если в течение десяти дней она не заболеет бешенством, значит, на день укуса она была здорова. Это понятно?
— Ну, да…
— Вот и хорошо. Придете ко мне и распишетесь…