Таких не бывает
Шрифт:
– Не потеряй его и не сломай.
– А-а-а, – захохотала. – Да как же я его потеряю? А может, вы потом нашего старичка глянете? Вдруг его починить можно?
– Да я его уже два раза паял, Анют.
– Так что ж делать? Может, скинемся…
Фокин мог бы сказать, что уже предусмотрел этот момент. И купил в подарок коллективу на Новый год хороший чайник с функцией термоса, но не стал. Иначе бы сюрприза не вышло.
– Ну, вроде все! – отчитались мужики, затаскивая последнюю коробку в зал.
– Отлично. Там Анечка уже чайник поставила.
С деловитым видом Гордей еще раз пересчитал коробки,
– Петрович? А ты чего чай не пьешь? На тебя конфет не хватило?
– Я это… Хотел… Кхм… Проконсультироваться.
– Я – детский реаниматолог, – напомнил Фокин, указывая на себя двумя большими пальцами.
– Ну, еще ж и хирург. Вполне себе взрослый. Или врут?
Гордей внутренне напрягся. А внешне… Вполне дружелюбно продолжил:
– Да нет. Но это ведь в прошлом.
– Ну что вам стоит глянуть?
Ох, как часто он это слышал! Для себя Гордей решил, что если он вдруг когда-нибудь съедет из старой родительской квартиры, то никогда… никому не признается, кем работает. Ведь это конец света какой-то! Бывало, придет домой с работы после ночи или суточного дежурства, только ляжет, и начинается! То одной соседке плохо, то другой, то у мелкого с третьего опять приступ астмы. Надоело! И даже тут его догоняла работа, хотя, казалось бы, ну что тому же Петровичу стоило сходить к хирургу? Кроме того, что тогда бы ему пришлось в другой корпус шлепать.
– Так, а на что жалобы?
Петрович тайком огляделся. И стал расстегивать старенькую рубашку.
– Острая боль у меня. В левой груди…
Фокин удивился, конечно. Подошел, внимательно пропальпировал…
– Я вот думаю… Может, рак это? – продолжал Петрович.
– Рак чего?
– Ну… молочной железы.
– М-м-м… – протянул Гордей, про себя посмеиваясь. – И как оно? Боль обостряется на месячные?
– Чего-о-о? – охренел болезный.
– У мужиков рак молочной железы практически не встречается. Одевайся.
– Так, а диагноз какой? – замялся Петрович, с трудом продевая маленькие пуговички в петельки.
– Скорей всего – ипохондрия. Это когда во всем болезнь чудится. Есть такое?
– Ну, немножко, – отвел глаза мужичок.
– Сходи к терапевту. Сделайте кардиограмму, УЗИ. И если там все нормально – выдыхай. Ты вон сколько добра сегодня перетаскал, и дыхание не сбилось даже. Я лет на двадцать пять младше, и то под конец притомился.
Петрович приосанился, заулыбался. Ну а че? Кому бы не приятно было услышать, что он в свои шестьдесят шесть еще о-го-го?
– Реанимационная бригада. Срочно в третий родзал… – раздался знакомый женский голос по громкой связи. Фокин, ни секунды не медля, сорвался с места и помчал вперед, хлопая по пяткам задниками кроксов.
– Чего тут?
– Экстренные роды. Болезнь Бехтерева у мамочки. Тромбофилия…
– Кустарникова, что ли?
– Она. Мы ее в план через две недели ставили, и вот. Зарожала.
– Весело.
Мальчишка родился нормальный. На таком сроке не каждый сам задышит, но Фокин, конечно, забрал его к себе под наблюдение.
Он как раз выходил из интенсивки, когда заметил у окна приникшую к нему носом женщину. За этим самым окном в инкубаторах лежали его задохлики. И ничего такого в том, что здесь кто-то
Будто почувствовав, что на нее смотрят, девушка медленно оглянулась. Ее огромные глаза широко распахнулись, жилка на шее дернулась, а сама она замерла, как мышь под веником. Мелкая. Тощая. Совсем девчонка.
– Здравствуйте. Фокин. Гордей Александрович. Заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Я могу вам чем-то помочь?
Он сделал шаг. Девчонка сглотнула. И затрясла головой, отчего из-под темного шарфа на ее голове выбились несколько прядок.
– Н-нет. Я уж-же пойду.
– А что вы здесь вообще делали? Время для посещений утром с девяти до двенадцати и с пятнадцати до… Да куда же вы?
Странная какая-то. Опять диковато огляделась и рванула к лестнице. Фокин напрягся. Мало ли, что у этой чокнутой было на уме. А у них и охраны толком нет. В десять шагов преодолев расстояние до двери, Гордей ввалился в бокс. Внимательно проверил всех своих пациентов. Убедился, что все у них было нормально. Шесть мальчиков и четыре девочки лежали чинно в своих инкубаторах и шли на поправку. Макс, Данил, Иван, Ибрагим и, прости господи, Мефодий… Женя – девочка, Катя, София и Алия. Ну и отказник, имя которому так никто и не удосужился придумать. Тот уже в инкубаторе не нуждался.
Фокин выдохнул – все же он не железный. А девчонка и впрямь вела себя как-то странно.
– Ну, привет, богатырь, – прошептал он, стаскивая с себя верхнюю часть робы и осторожно беря парня в руки. – Иди сюда.
Задохлик пах одуряюще сладко и уже до боли знакомо. Фокин зажмурился, в который раз убеждая себя, что он не делает ничего такого. Контакт кожа к коже рекомендован ВОЗ, а раз у этого малыша нет родителей, то его долг как врача – просто обеспечить этот самый контакт. Но это вовсе не означает, что в нем пробудились отцовские чувства! Потому что, по чесноку, ну куда ему, блин, ребенка? Тем более вот такого… За которым уход постоянный нужен, и к которому в любой момент может вернуться кукушка-мать. Гордей застыл, с трудом контролируя силу рук, чтобы не дай бог не сломать помещающееся в одну его ладонь тельце. Сделал, крадучись, шаг к окну и, стоя так, чтобы его не было видно с улицы, выглянул наружу. Да только поздно. Девчонки, кем бы она ни была, уже и след простыл.
Фокин машинально коснулся губами шапочки на головке мелкого.
– Ну, что, похоже, одумалась твоя непутевая маманя, а? Хотя какая из нее маманя? Тьфу! Саму ж еще нянчить надо.
Глава 2
Минут через пятнадцать Фокин вернул мальчишку в кувез, оделся и пошел вниз. Время клонилось к вечеру. Дневная смена давно разбрелась, вместо нее пришла ночная. В ночь народу у них выходило мало – в ином не было необходимости. Гордей прошелся по своим владениям, убедился, что все тихо-мирно, и спустился вниз, где на пару с администратором сидел единственный на весь перинатальный центр охранник.