Такова любовь
Шрифт:
Она прервала свою тираду, но ответа на проявление столь необычной терпимости не последовало.
Гвинет была абсолютно сбита с толку. Девица что, с ума сошла? Есть ли у нее вообще понятия о том, что хорошо, а что плохо? Неужели она не осознает, сколь зловещую роль сыграл Терри? «Какое значение это может иметь», надо же! Тогда что же может иметь значение?
— Знаешь, Паула, я думаю, ты не совсем понимаешь, — проговорила она наконец.
— Да нет же, понимаю. Правда. Знаю, ты, наверное, так мучилась в свое время, бедняжка! Это и неудивительно,
Такое! Неужели она считает, что «такое» случается сплошь и рядом?!
И вдруг Гвинет похолодела.
— Что конкретно говорил тебе Терри? — хрипло спросила она.
— Ну, Гвинет… — Паула чувствовала себя не в своей тарелке. — Думаю, он рассказал все как есть.
— Я хочу знать, что он рассказал.
— Но к чему все это… это так унизительно, Гвен… и для меня, и для тебя.
— Я хочу знать, что он рассказал, — упорствовала Гвинет. — Я должна знать.
— Ну, он рассказал о вашей встрече в лесу и о том, что ты стала каждый день приходить и смотреть, как он рисует. Он сказал, что тебе было очень одиноко и что для своих лет ты была совсем еще ребенком. Так он и воспринимал тебя, Гвен.
— Неужели? Он так и сказал?
— Да, именно так. И еще, что ты была такой милой малышкой и он действительно привязался к тебе. Он считает, что в произошедшем нет твоей вины. Он так ругает себя, Гвен!
— За что же?
— За то, что позволил тебе влюбиться в себя, не понимая, к чему это может привести.
— Прямо так и выразился? — Кровь застучала у нее в висках, и Гвинет почувствовала, что она то краснеет, то бледнеет. В душе нарастал гнев.
— Да не расстраивайся ты так, Гвинет! Конечно, я понимаю, что в тебе говорит гордость, но многие девчонки в семнадцать лет придумывают себе любовь, а потом пишут мужчинам письма и признаются в своих чувствах, строят из себя дурочек и все такое… — Паула замолчала, и было заметно, как она расстроена.
— Продолжай.
— Ну, ладно, если ты настаиваешь. Он сказал, что ты призналась ему в любви и он понял, что ты ждешь от него предложения руки и сердца. Ты считала, что вы как бы помолвлены. Знаю, что тебе трудно поверить в это, но он был ужасно напуган. Может, спустя столько лет ты стала иначе смотреть на это. Просто он не знал, что ты относишься к этому настолько серьезно. Думаю, он упустил из виду, что девчонки всегда все принимают всерьез.
— Он и это сказал? — Гвинет была абсолютно раздавлена.
— Нет-нет. Это мои комментарии. Видишь ли, я хочу, чтобы ты знала: я понимаю тебя. Года два назад я была такой же романтичной дурочкой. Думаю, что, окажись я на твоем месте, я повела бы себя точно так же, — великодушно заметила Паула, — Наверное, тебе все казалось таким значительным и важным…
— Совращение — вещь довольно серьезная, в любом возрасте и при любых обстоятельствах, — прозвучали жестокие слова.
— Гвинет! — Глаза Паулы расширились от ужаса. — Как ты можешь говорить такое?!
У Гвинет вырвался горький
— Неужели он упустил из виду такую незначительную деталь? Рассказал только о встрече в лесу да прогулках у реки, то есть о том, чем и ты занималась в свое время. Немудрено, что ты сочла это вполне невинным. Он предпочел умолчать о…
— Гвинет! Замолчишь ты, наконец? — выпалила Паула. — Да ты с ума сходишь от злости и ревности! Он говорил, что так и будет, но я не верила. Он предупреждал меня, что ты сочинишь любую сказку, только бы опорочить его в моих глазах, но чтоб такое!
Гвинет постаралась взять себя в руки. Стратегия Терри была теперь как на ладони. Но Паула не заметила этой перемены и продолжала гнуть свое:
— Послушай, я знаю, что он позволил тебе влюбиться в себя, и я знаю, что ты не простила его за это. Хочешь испортить ему жизнь, но какой в этом прок? Прошу тебя, умоляю, Гвен, сохрани свою гордость и достоинство, не пытайся плести вокруг него интриги. Сама ведь потом пожалеешь. Именно из-за твоей злобной ревности все и зашло так далеко тогда. Ради себя самой…
— Гордость и достоинство, — медленно повторила Гвинет. — Какая насмешка! — И, расхохотавшись, она закрыла лицо руками.
Паула с испугом наблюдала за таким всплеском эмоций, потом со вздохом произнесла:
— Не делай так, Гвинет. Ты пугаешь меня.
— Пугаю? Чего же ты боишься? — Для Гвинет зажегся слабый лучик надежды, что ей все-таки удастся заставить Паулу поверить в свои слова. Но он тут же погас.
— Боюсь, что ты так и не оправилась от удара. Все еще сходишь с ума по Терри и пыталась заменить его Ваном, а теперь, когда он снова появился на твоем пути…
— Тогда тебе нечего бояться, — тихо ответила Гвинет. — Не такой я человек, чтобы легко поддаваться эмоциям, но Терри я ненавижу и презираю до глубины души. Я слишком хорошо знаю, его — это бессердечный, надменный, наглый подлец, именно поэтому я пытаюсь уберечь тебя от него. Не знаю, как он заставил тебя поверить в то, что все его слова — правда, а мои — злобная ревность. Но он все время врет, врет и врет.
— Извини, Гвинет, но я просто не верю тебе. Не знаю, может, ты и сама веришь в то, что говоришь. Такое часто случается, люди просто создают для себя сказки и сами начинают верить в них. Но, видишь ли, я знаю Терри и люблю его. Поэтому я доверяю ему.
Гвинет безнадежно махнула рукой. «Думаю, что именно так я говорила бы со всяким, кто попытался бы остановить меня в свое время», — сказала она сама себе.
— Какие слова мне найти, Паула? Как убедить тебя?
Паула нервно заерзала:
— Лучше ничего не говори, Гвен. Это может поссорить нас. Не знаю, как ты, а мне бы не хотелось бросаться нашей дружбой.
Гвинет устало провела рукой по волосам.
— Мне бы тоже этого не хотелось, — честно призналась она. Гвинет не могла позволить себе выпустить Паулу из виду, иначе та точно пропадет. — Только вот… ты же не думаешь, что в данных обстоятельствах я смогу принять его у себя?